Кровь на Дону

– Десятник Чебарь сделает все, как надо, за то не беспокойся.

– Добре!

На этом сбор был закончен, атаман, Савельев и Малюга прошли в гостевой дом, где находились ратники дружины. Бессонов знал, что делать, и князь передал ему все заботы по предстоящему походу.

В горнице дома атамана стали решать, что загрузить в обозы. Одна телега уходила для десятка пищальников и двух десятков лучников, пороху, зарядов, стрел обычных и с паклей и обмоткой горючей. Туда же полога, накидки для длительных стоянок. Идти колонне предстоит только ночью, дабы не уходить глубоко в поле и не попасть на глаза ворога.

Как только казацкий старшина и воевода ушли из гостевого дома, Горбун подошел к Бессонову:

– Гордей! Пойду-ка я пройдусь по станице.

– Пошто тебе это? Или не слыхал наказ князя готовиться к походу?

– А чего мне готовиться, у меня все готово. Да тока пройдусь, погляжу, как народ местный живет. Потом на Москве рассказывать буду.

Бессонов с подозрением посмотрел на богатыря:

– Ты чего хочешь, Осип? Сколь раз уже был в станицах, на хуторах, в поселках казачьих, видел, как живут, но что-то я не слыхивал, чтобы ты о житье казачьем рассказывал на Москве.

– Потому как в городе у каждого свои заботы, ты окромя торговых рядов со своим семейством никуда и не выходишь.

– А ты, как отрок неразумный, все меж баб своих мечешься.

– А ты и радуешься чужой беде? – вздохнул Горбун.

– Это что за беда, то с одной любовь крутить, то с другой? – воскликнул Бессонов.

– Да надоели они обе, что Клавка, что Зинка. Загодя до похода сюда бабенку одну из прислуги вельможи одного, что на Варварке обретается, приметил, да не успел знакомство завести.

– Вот оно что, – протянул Гордей. – Решил, значит, тута, в станице бабу найти.

– Ну, не то, чтобы найти, – замялся Горбун, – искать не собираюсь, да и замужние они тут, почитай, все, а встретить, может, и встречу. Ты пойми, Гордей, мне ж не каждая баба подходит.

– Про то уже вся Москва ведает, – рассмеялся Бессонов. – Ладно, иди, но гляди, без озорства. Мы в гостях, и казаки народ суровый.

– Да я только пройдусь, посмотрю и вернусь.

– Не забывай, в ночь уходим.

– Помню. После обеденной молитвы и трапезы спать завалюсь.

– Ступай. Коли князь завидит на станице, скажи, я разрешил.

– Угу, хороший ты человек, Гордей. Ты, коли что, подходи, подмогу, чем могу.

– Да ступай ты уже. То рвешься на волю, то не выгонишь.

– Ушел.

Горбун от гостевого дома дошел по центральной улице до церкви, потом вышел на площадь – ничего интересного, казаки, женки ихние в заботах, детвора в играх. Двинулся к городьбе, вдоль которой шла извилистая улица, и почти всю ее прошел, когда увидел вельми пышных форм женщину, несшую с Дона коромысло с двумя объемными ведрами.

– Ух ты, – вырвалось у Горбуна, – вот это баба! Краса! – И он поспешил к ней:

– Извиняй, красавица, давай подмогу, а то тяжело таскать столько воды.

– А ты кто такой будешь? – бросила на него короткий взгляд женщина. – Из московской дружины, что ли?

– Из дружины. Так давай помогу.

Подумав, она передала Горбуну коромысло. Тот взял его легко, словно сухую, легкую жердь.

– Крепкий мужик, – проговорила бабенка, и в ее глазах мелькнул огонек. – Вот жена, наверное, довольна? Хозяин!

– Да какая жена? Нету жены. А как звать тебя, казачка?

– Лидухой зови. Меня все так зовут.

– Лидуха, Лида. Слушай, а муж твой, завидев нас, не осерчает?

– Не осерчает, – задорно рассмеялась она.

– Чего, не ревнивый?

– Не-а!

– Странно, казаки насчет этого…

– Да нет у меня мужа, – перебила его Лидуха. – В позапрошлом году на рыбалке утоп. В неводе запутался.

– Это как? Невод же с лодок тянут.

– Да какая теперь разница? Утоп и утоп. Вот и вдовствую с того времени.

Они медленно шли по улице к центру.

– Соболезную, Лидуха, – тихо проговорил Горбун.

– А не на чем соболезновать. Пил муженек без меры, на улице, почитай, каждый день валялся, казаки под вечер заносили в хату, а толку с того? Да и не мог он дать мне желанного.

– А пошто не мог-то? Из-за вина?

– Если бы! Сама бы поила, коли давал бы нужное бабе. «Достоинство» имел малое. Нет, для других, может, и нормальное, а для меня малое.

– А у меня, Лидуха, другая забота, я на всей Москве не могу найти подходящую бабу из-за того, что велико «достоинство».

– Да ты что! На всей Москве?

– Ну, есть, вернее, были две бабы, но что это за жизнь, когда противно с ними. То беда, Лидуха.

– Моя хата вторая справа, зайдешь? Пива налью, медовухи, а хочешь чего покрепче имеется, – предложила Лидуха.

– Да не можно нам.

– Ну, тогда пирогом с уткой угощу.

Горбун уже все понял, осмотрелся – на улице, как ни странно, никого.

– А пойдем. Тока ненадолго.

– Тебя-то как звать?

– Осипом зови.

– Как получится, Осип.

В ее глазах уже вовсю полыхал похотливый огонь. Как, впрочем, и у Горбуна. Они прошли во двор покосившейся хаты, зашли в сени. Там Осип оставил бадьи, поставил коромысло к стене. А Лидуха тут же схватила его за рубаху и потащила в светлицу. Оттуда без разговоров в махонькую опочивальню. Скинула одежду с себя, с него.

– Не могу боле. Быстрей, Осип, быстрей!

И они завалились на кровать…