Кровь на мечах. Нас рассудят боги

– Я слово дал, – отозвался Олег. – При всем народе. Его ни вернуть, ни выкупить невозможно.

– Знаю, – кивнул Добря обреченно.

Голос Розмича прозвучал, как громовой раскат:

– Княже! – Воин тут же притих, смутился, в несколько огромных шагов преодолел разделяющее их расстояние. Продолжил тоже шепотом: – Княже! Ты ведь сам говорил! Тот, кто осмелился похоронить Осколода, – герой. Преданный и самый верный! Он не побоялся гнева победителей, исполнил долг! Таких нельзя казнить!

– Дóлжно. Я слово дал.

– Но, княже!

– Не спорь, Розмич. Твое заступничество дорогого стоит. А закон един для всех.

– Закон… – выдохнул Розмич, но его уже никто не слушал.

По знаку Олега к Добре подоспели трое новгородцев. Хотя тот не сопротивлялся, вязали крепко, с остервенением. Олег смотрел на действо ничего не значащим взглядом, лица стоявших рядом Вельмуда и Гудмунда напоминали грозовые тучи.

– Может, отложить на время? – попросил бывший при князе Светлолик. – Сегодня ведь… праздник.

– Торжество справедливости, – отозвался Олег, кивнув. – Поэтому и казнить нужно сегодня. Это тоже справедливость, разве нет?!

– Истинно так, князь. И все же…

– Не перечь мне, жрец, если думаешь заменить Яроока. Мы не на капище. Здесь моя власть. Лучше скажи, все ли готово к жертвоприношению?

– Все изготовлено, – поклонился Светлолик.

– Так ступай, жди нас вскоре… И жертвы наши будут богаты.

Добродей терпеливо ждал новых приказов Олега, рядом с ним громко пыхтели трое воинов, готовых в любой миг встретить сопротивление спокойного на вид дружинника. Добре не верили. Разве только Розмич взбрыкнет, но этого к преступнику не допустят, чтобы не искушать.

– Ты будешь погребен заживо, – молвил Олег. – Но в знак… уважения разрешаю тебе самому выбрать место, где это случится.

С ухмылкой Добродей подумал, дескать, можно попросить закопать его близ Рюрикова града или на сотню конных переходов дальше от Алоди. Или на краю мира, в конце концов. Но вслух сказал о единственном месте, куда его неотвратимо тянуло все последние дни.

– Я хочу упокоиться рядом с Дирой.

Уголки губ Олега едва заметно приподнялись:

– Ты всерьез рассчитываешь на покой?

Добродей не ответил. Но где-то в глубине души вспыхнула яркая искорка счастья – чего-чего, а рая ему точно не видать! Зато здесь, на этом свете, они будут рядом, пока не истлеют кости.

* * *

На холм пришли немногие.

Ближним кругом встали новгородские воины. И хотя каждый глядел с сочувствием, было ясно – побега не допустят. Чуть дальше сгрудилось полдюжины старинных друзей Добродея, из числа тех, с кем жили в одном доме, с кем служили Осколоду, ходили в полюдье. Рядом с киевскими – Светлолик, мрачный и печальный. Постаревший после гибели сына, высохший, совершенно седой Молвян.

Олег стоит отдельно, взгляд устремлен в небо.

Небесный океан потемнел, из ярко-голубого стал темно-синим. Солнце неотвратимо катится вниз, к земле, скоро покраснеет, зальет виднокрай кровавым светом. Окружающий мир кажется сонным, усталым. Голоса птиц почти не слышны. Деревца горстями сбрасывают листья, усыпая унылую землю медью и золотом.

На рытье могилы определили троих простолюдинов. Куявы усердно орудуют лопатами, пыхтят. Земля поддается охотно, от нее веет сыростью, под ногами работяг громко хлюпает. Яма становится глубже с каждым мгновеньем, в комьях выброшенной копателями почвы копошатся толстые черви.

Рядом чернеет маленькая горка – могила Диры. Совсем скоро эта чернота уйдет – горку укроет белоснежным зимним покрывалом…

Добродей зажмурился. Не от страха – воспоминания стали вдруг очень ясными, будто заново переживает каждый день своей жизни.

Рюриков град и крепкий запах древесины, отец – еще молодой, красивый. Мамка… с нарумяненными щеками, в белом переднике. От нее пахнет щами и хлебом. Братья – неугомонная малышня, не по годам серьезная сестрица.

Утро бунта. Вадим на разгоряченном коне. Запах кожи, пота, железа. После крики и лязг. Кровь, заливающая землю у княжеского двора. И князь Рюрик, за которым мчатся конные, бегут пешие. И снова лязг, кровь…

Ильменские леса, бескрайней озеро, которое не всякая чайка перелететь может.

Руса… удивительный город солеваров. Слишком богатый для того, чтобы быть честным.

Наконец, Киев.

В сердце кольнула грусть, когда вспомнил про унижения отрочества, предательство отца, первый поход в полюдье. И сколь бы ни был велик этот город, в нем была только одна жемчужина, один лучик подлинного света…

Повинуясь странному чувству, Добродей обернулся. К Олегу, поддерживаемый Хорнимиром, спешил жрец Яроок. Впрочем, как спешил? Улитки ходят быстрее. Но Яроок слишком стар и слаб, ему простительно. За ними мрачно вышагивал Розмич.

– Долго еще? – бросил Добродей копателям.

– А ты торопишься? – дерзко бросил один из них. Тут же осекся, поняв, кто спрашивает.

– Тороплюсь.

– Почти готово, – пробормотал копатель.

– Жаль, ветра совсем нет… – отозвался Добря.

Мужик глянул на осужденного испуганно, промолчал.

«Скорей бы…» – подумалось Добре, и, будто отвечая на его мысли, кто-то из дружинников пробасил:

– Готово.

Недолгая тишина закончилась еще одним вопросом:

– А бронь? Снять?