Кровь на снегу

Наверное, я сморщил нос от резкого запаха, потому что он рассмеялся.

– Не любишь запах скатов, парень? – Он кивнул в сторону обезглавленных и частично разделанных рыбин на прилавке позади нас. – Очень удобно возить дурь в одних машинах со скатами. У собак наркополицейских, видишь ли, нет шансов. Почти никто не готовит скатов, но мне нравятся рыбные фрикадельки из них. Попробуй.

Он кивнул на миску, стоявшую на столе с кафельными плитками. В миске плавали в мутной воде бледно-серые рыбные фрикадельки.

– А как обстоят дела с другой стороной бизнеса? – спросил я, сделав вид, что не услышал его предложения.

– На спрос не пожалуешься, но русские становятся жадными. С ними будет легче разговаривать, когда они не смогут сталкивать лбами нас с Хоффманном.

– Хоффманну известно, что мы с тобой встречались.

– Он не дурак.

– Нет. Поэтому сейчас его хорошо охраняют. Мы не можем просто войти и взять его. Нам надо что-то придумать.

– Твоя проблема, – сказал Рыбак.

– Нам нужен свой человек.

– Тоже твоя проблема.

– Сегодня в газете появился некролог. Хоффманна-младшего похоронят послезавтра.

– Ну и?

– Мы можем взять Хоффманна там.

– Похороны. Многолюдно. – Рыбак покачал головой. – Я не прикажу отдать швартовы.

– Не на похоронах. Накануне вечером. В подвале.

– Объясни.

Я объяснил. Он покачал головой. Я продолжил. Он опять покачал головой. Я разразился речью, снабдив ее жестикуляцией. Он по-прежнему качал головой, но на этот раз с усмешкой:

– Ну и дела. Как тебе вообще такое в голову пришло?

– Кое-кого из моих знакомых отпевали в этой же церкви. Тогда процедура была именно такой.

– Ты знаешь, что я должен был бы сказать «нет»?

– Но ты скажешь «да».

– Что, если скажу?

– Тогда мне потребуются деньги на три гроба, – сказал я. – В похоронном бюро «Кимен» есть готовые. Но ты ведь это знал…

Рыбак предостерегающе посмотрел на меня, вытер пальцы фартуком и потянул усы. Снова вытер пальцы фартуком.

– Возьми фрикадельку, а я пойду посмотрю, что у меня есть в кассе.

Я сидел и смотрел, как фрикадельки болтаются в жидкости, которую я бы принял за семенную, если бы не знал, что находится в миске. Правда, поразмыслив, я понял, что не знаю этого.

По дороге домой я прошел мимо гастронома Марии. И подумал, почему бы мне не купить здесь продукты для ужина. Я зашел и взял корзинку. Мария сидела спиной ко мне и обслуживала покупателя. Я пошел вдоль полок и выбрал рыбные палочки «Финдус», картошку и морковь. Четыре пива. Конфеты «Король Хокон» продавались со скидкой, каждая коробка уже была упакована в рождественскую бумагу. Я положил коробку в корзину.

Я направился к кассе Марии. В магазине больше никого не было. Она заметила меня и покраснела. Черт, ничего странного, она ведь помнит, как все вышло с ужином, и, наверное, она не часто подобным образом приглашает к себе домой мужчин.

Я подошел к ней и просто сказал «привет». Потом опустил взгляд в корзину и сосредоточился на том, чтобы выложить на ленту продукты: рыбные палочки, картошку, морковь и пиво. Я взял в руки коробку конфет и немного помедлил. То кольцо на пальце Корины. Вот что подарил ей он, сын, любовник. Вот так. И тут я являюсь домой и дарю ей на Рождество хреновую коробку конфет, запакованную так, словно это скипетр Клеопатры.

– Это. Все.

Я удивленно взглянул на Марию. Она говорила. Да, черт возьми, говорила. Голос ее звучал странно, что понятно, но она произносила слова. Совершенно обычные слова. Волосы с лица убраны. Веснушки. Спокойные, немного усталые глаза.

– Да, – ответил я, чересчур четко артикулируя губами.

Она слегка улыбнулась.

– Это… все, – сказал я медленно и слишком громко.

Мария вопросительно посмотрела на коробку конфет.

– Это… тебе. – Я вынул коробку. – С Рождеством!

Она прикрыла рот ладонью, и на лице ее сменилось множество выражений, как в театральном спектакле. Больше шести. Удивление, смущение, радость, неловкость, за которой последовало поднятие брови, означавшее вопрос «почему?». Глаза ее превратились в щелки, и она, смеясь, поблагодарила меня. Наверное, так бывает у людей, не способных говорить. Им дается очень подвижное лицо, способное исполнить целую пантомиму, которая может показаться наигранной тем, кто не привык к подобному проявлению чувств.

Я протянул ей коробку. Ее веснушчатая рука потянулась к моей. Что она хочет? Собирается взять меня за руку? Я отдернул руку, коротко кивнул и направился к двери, ощущая ее взгляд на своей спине. Черт, я же просто подарил ей коробку конфет, что еще надо этой дамочке?

Когда я открыл дверь, в квартире было темно. В кровати угадывались очертания Корины.

Было так тихо и беззвучно, что я даже немного удивился. Я подошел к кровати и встал рядом с ней. Она казалось такой спокойной. И такой бледной. В голове у меня раздалось тревожное тиканье, тиканье, обычно ведущее к какому-то выводу. Я наклонился к ней и поднес лицо к ее губам. Чего-то не хватает. Тиканье становилось все громче и громче.

– Корина, – прошептал я.

Никакой реакции.

– Корина, – повторил я чуть громче и услышал в своем голосе то, чего никогда прежде не слышал: беспомощные пронзительные нотки.