Кровь не вода (сборник)

– Эдвард, детка, медведь. Неповоротливый, наивный, добрый – если сыт, разумеется. В жизни не смыслит, да это ему и не надо – им там вообще это не нужно. В смысле – кумекать, как нам. Выживать. Живи и работай – и все. А все остальное тебе обеспечат – страховки, кредиты, экологию и отсутствие криминала. Думать не надо – просто будь честным и законопослушным. Все, понимаешь? Но… У него в Лахте дом. И сад. Прекрасный дом, надо сказать, и замечательный сад. Он прекрасный садовник, ты представляешь? Там просто рай абсолютный. Море цветов. И дом – он построил его сам на месте старой избушки. Все с нуля – фундамент, стены, кровля, отделка. Любит его, как ребенка. А может, и больше. С первой женой сто лет в разводе, есть взрослая дочь, но та устроена – живет в Швейцарии за богатым банкиром. А он одинок. Хочет тепла. Говорит, что финские бабы – хуже кошмара не сыщешь. Страшные, мужеподобные – бр-рр! Пьют наравне с мужиками и, не стесняясь, выпускают за столом… ну, ты поняла! А я для него – что-то такое, чего он и не видел.

Элла ужаснулась и покраснела.

– Ты что, все это – серьезно?

– Вполне! – засмеялась Эмма. – Да ты в голову не бери. Все будет нормально.

И Эмма засобиралась в Финляндию.

– А старики? – забеспокоилась Элла. – Я ведь не справлюсь одна.

Эмма посмотрела на нее холодно.

– А что мне прикажешь делать? Ломать свою жизнь? Ведь она только-только, – и в Эмминых глазах заблестели слезы, – только-только! Ты понимаешь? Самоваров этот… Сколько было угроблено лет! Шурик. С ним вообще… один ужас. Друзья его бесшабашные, бабы, шуточки дурацкие! Всю жизнь он, примат, мне изменял. Боже мой! Я всегда была с ними несчастна! А тут – счастливый билет. Ты понимаешь? В мои-то годы, и так! У молодых баб не случается ведь. И что ты прикажешь мне делать? Послать Эдика, дом, сад, Финляндию? Счастье и покой на исходе лет? На закате жизни? Из-за чего? Из-за того, что родители не молодеют? И это говоришь мне ты, моя сестра? Человек, ближе которого у меня нет?

Всю ночь Элла не спала. «Какая же я эгоистка! – думала она, обливаясь от стыда холодным потом. – Бедная Эмка! Бедная! Ведь действительно – шанс. А он и вправду славный, этот Эдик. Эдакий медведь косолапый, а любит цветы. Чудеса!»

Все дни до отъезда она утешала печальную Эмму – успокаивала, что будет все хорошо. Старики под присмотром – благо близко живем. Справимся, не волнуйся! Я тебе обещаю.

Только за пару дней до отъезда осмелилась спросить про квартиру:

– Элка, ну, ты ж понимаешь. С ними так трудно. И тесно ужасно. Ни телевизор посмотреть, ни… вообще ничего. Я перееду к тебе? Ну, в бабулину квартиру? А? Я так мечтала пожить одна – ну, хоть сейчас, хоть немного!

Был отказ – категорический и обоснованный.

– Эдик жадноват, как все иностранцы. Карманных денег не будет – это я поняла. И что? Выклянчивать на колготки и шпильки? Унижаться, просить? Нет уж, уволь! В чужой, незнакомой стране! Квартиру я уже сдала и деньги вперед получила. Так что прости и пойми. Как я там буду совсем одна и еще без копейки?

Элла вздохнула и поняла – в который раз поняла. Она была из понятливых, сестра Эммы.

Жизнь научила. Ну, или сестра.

Эмма уехала, и почти сразу все как-то стало рушиться и разваливаться. Она и раньше была не помощник, понятно, но после ее отъезда Элла совсем растерялась – четверо очень пожилых и не очень здоровых людей, за которых теперь отвечает только она. Она одна! И помощников, пусть даже советом, поддержкой, у нее больше нет.

Она была в отчаянии – в больницу попала сначала тетка, а затем отец. Она разрывалась на части, мотаясь в разные концы города.

Термосы с протертыми супами и бульонами на третьей воде, судочки с пареной рыбой и куриными фрикадельками, баночки с заваренным черносливом и протертой морковью. Неподъемные сумки со сменным бельем. Переговоры с врачами – и это было самое трудное. Общаться не трудно, а вот твердо, четко сформулировать свои претензии и просьбы, настаивать, принимать решения – все это было так сложно, что она совсем теряла силы и еле-еле доползала до дома.

А дома снова ждали хлопоты и проблемы – домашние капризничали, волновались за близких, глотали сердечные капли, вызывали «Скорую» и вываливали на бедную Эллу свои недовольства.

Она снова вставала к плите – а всякая готовка была ей почти отвратительна, своим домом она не жила и к кухне была неприучена.

До ночи она стояла у ненавистной плиты, соля супы и второе своими слезами.

Две квартиры, давно не знавшие ремонта, рушились вместе с жильцами. Отпадали куски штукатурки с потолков, отклеивались старые обои, заворачиваясь в трубочку.

Текли краны, ломались унитазы, вспучивался облезлый линолеум и подгорала проводка.

Она без конца бегала в ЖЭК, ругалась с поддатыми и наглыми слесарями, которые не ставили ее ни в грош и открыто насмехались над неловкой, бестолковой, кудахчущей курицей в старом мешковатом пальто и замызганных ботах.

Денег, как всегда, было в обрез – пенсии стариков уходили на лекарства, а ее скудная зарплата… да что говорить!