Кровь невинных

— Наша семья покинула Палестину в 1948 году. Теперь израильтяне живут там, где родилась моя мать, и владеют магазином моего деда. Они заявили, что эти земли принадлежат им. Как и все, что им удалось украсть. Знаешь, у мамы до сих пор есть ключи от нашего дома в Яффе. У нее сохранились все документы. Дедушка забрал их, когда мы уезжали. Он думал, что мы сможем возвратиться. Арабы собирались вернуть все это нам. — Желваки заиграли на лице Рашида. — Но он умер в Кувейте, так и не увидев своей страны. Мы жили с черноглазыми арабами в пустыне. Другие беженцы из Палестины находились в подчинении у египтян. Мы селились везде, где это было возможно, и ждали. Но арабы проиграли даже в Иерусалиме, и мечеть Эль-Акса оказалась в руках евреев. Мы жили с этими дерьмовыми кувейтцами, поднимали их страну, но они и ее потеряли, а теперь во всем обвиняют нас. Эти люди — свиньи.

— Я ничего не знал об этом. Да и откуда мне знать. Но я слышал, что в прошлом году был подписан мирный договор.

— Арабские политики опять все распродают. Это не мир. Это капитуляция.

— Все так запутано.

— Американская чушь. Есть справедливость. А есть несправедливость. Все просто.

— Но это не моя битва.

— Это битва каждого мусульманина.

Уже стемнело, и я словно зачарованный смотрел, как свет фар скользил по дороге, по приближающимся машинам, по горной гряде с одной стороны и по небу и морю — с другой, пока мы ехали вдоль побережья.

— Почему же тогда ты здесь? Почему не борешься за Палестину?

— Это битва каждого мусульманина. За справедливость. И когда-нибудь, когда-нибудь она обязательно восторжествует.

— Слушай, я ничего не понимаю: ты хочешь бороться за Палестину, а вместо этого едешь в Боснию. Не понимаю.

— К счастью для тебя, — улыбнулся он.

* * *

Мы пропустили все молитвы, поскольку не могли останавливаться. Переночевали в городе Сплите, в маленьком доме, где и без нас было много постояльцев. На кухне собралась небольшая группа людей, которые курили. Некоторые — арабы, остальные — черные. Меня это очень удивило. Так хотелось спать, что перед глазами стояла пелена, похожая на туман, и я едва нашел в себе силы поздороваться с ними. Отключился, едва добравшись до кровати. На рассвете мы совершили фаджр — утреннюю молитву. Как бы ни трудно мне было вставать, умываться и настраиваться на молитву, я чувствовал, что проникаюсь этим ритуалом и он начинает успокаивать меня.

После молитвы Рашид дал мне какие-то бумаги в согнутом пополам конверте. Разрешение на въезд. Я не смог разобрать ничего, кроме своего имени, но, похоже, они были подлинными.

— Как тебе это удалось? — спросил я.

— Мир не без добрых людей, и у нас есть деньги.

Мы снова отправились в путь. Благодаря документам и присущему Рашиду дару убеждения все прошло как по маслу. К полудню мы прибыли в Ливно. Судя по карте, мы находились на территории Боснии, но повсюду виднелись хорватские флаги. Помолились в пустой мечети. Затем я сел за руль. Дорога становилась все хуже. Все реже встречались другие автомобили. Однажды мы остановились, и Рашид отклеил арабские знаки с дверец машины, после чего замазал грязью их следы.

— Неизвестно, с кем мы здесь встретимся, — объяснил он.

Но время шло, а нам никто не попадался.

Изрезанная колеями и рытвинами, заметенная снегом дорога шла вдоль горной гряды. Мы ехали то мимо каменистых утесов, то сквозь густой лес, темный и зловещий, как в волшебных сказках. Дорога обледенела, и машина соскальзывала к краю обрыва.

— Хочешь, я сяду за руль? — предложил Рашид.

— Нет. Разве что ты сам этого хочешь.

— Ты — хороший водитель, — ответил он.

Мы разговаривали все меньше и меньше. В салоне машины раздавались лишь скрип подвески, рев двигателя и громкое жужжание вентилятора. Я испытывал тревогу: представлялось, как машина срывается с обрыва и разбивается, а вместе с ней и мы.

Я никогда не любил высоту. Трудно сосчитать, сколько раз мне приходилось прыгать с парашютом, проходить по веревочным мостам, спускаться на канате с гор и с вертолета. И всякий раз я преодолевал страх, который буквально парализовывал меня. Первые несколько раз, когда я залезал на вышку для прыжков, мои ноги подгибались и я не мог сдвинуться с места. Позже я научился подавлять в себе страх, сосредотачиваясь на повседневных заботах или каких-то других проблемах, например, под чей обстрел я могу попасть, когда приземлюсь. Но теперь, путешествуя по горному серпантину, мне казалось, что я заглядываю в бездну, и страх снова сковывал мои мышцы. Обрыв был совсем близко. Машина могла в любую минуту преподнести сюрприз.

Слишком близко к краю. Я делал все, чтобы она оставалась на дороге, стараясь при этом особенно не напрягаться.