Кровь невинных

Обратный путь в Хантер-Филд был долгим. Она ехала быстро и знала дорогу. Я не знал. Потом она повернула на север, а я — на юг. Она небрежно собрала волосы, положила руки на руль и исчезла из виду. Когда я въехал в город, то чувствовал себя совсем одиноким. Я понял, что влюбился.

Я сидел в машине на темной парковке.

— Пора начать жить по-настоящему, — сказал я себе.

* * *

Не знаю, понимал ли я когда-нибудь Джози, хотя очень старался. Мы часто ссорились. Срывались друг на друге. Ее интересы оставляли меня совершенно равнодушным. Она задавала вопросы, на которые мне не хотелось отвечать. Я был просто не в состоянии уделять ей столько времени, внимания и заботы, сколько она требовала. Но я старался.

«Расскажи мне о своих бабушках и дедушках», — попросила она однажды октябрьским днем, когда мы сидели на широком деревянном крыльце в доме ее отца. У Джози был свой домик на другом конце участка, очень скромный. Наверное, когда-то он принадлежал испольщикам, но мать Джози обставила его со вкусом. Там было всего две комнаты и небольшой, посыпанный песком дворик в тени двух дубов. Но по воскресеньям мы обедали в большом доме и теперь отдыхали после трапезы. Ее отец и дядя уехали осматривать земельный участок, который они хотели приобрести. Мать и тетя остались наверху. Их голоса доносились до меня через окна спальни, но я не мог разобрать, о чем они говорили, да и не пытался. Наверное, точно так же ребенок слышит голоса людей, находясь в утробе матери.

— Я мало о них знаю. Мистер и миссис Куртовиц, мистер и миссис Юнковиц. Я никогда не видел их. Даже не получал поздравительных открыток.

— Как грустно.

— Не очень, если особенно не задумываться. Давай не будем об этом.

— Неужели тебе не хотелось встретиться с ними?

— И о чем бы я с ними говорил? Смогли бы мы вообще поговорить? Думаешь, они знают английский?

— Может, кто-то из них и знает.

— Сомневаюсь.

— Ты ведь ничего от меня не скрываешь?

— Нет. Но и рассказывать мне особенно нечего.

— Ты не хочешь отвезти меня в Канзас и познакомить с твоей мамой?

— Когда-нибудь мы туда съездим.

— Может, после Рождества?

— Может быть. А может, и вообще не поедем.

— Курт!

— Что?

— Курт, тебе нужна мать. Тебе нужна семья.

— Посмотри на жеребят, которые резвятся в загоне.

— Курт!

— Перестань.

— Курт, ты хочешь детей? Хочешь, чтобы у тебя были внуки?

Я сел на большой плетеный стул, чувствуя, как у меня защипали глаза от неожиданно навернувшихся слез, и отвернулся.

— Курт, поговори со мной.

Но я не мог. Единственное, что я сумел сделать, это покачать головой. Потом я стал говорить очень медленно и вдумчиво.

— Ты знаешь, что я люблю тебя.

— Да, — спокойно откликнулась она.

— Ты можешь сказать, что любишь меня?

— Я люблю тебя.

— Почему?

— Это глупо.

— Совсем нет. По крайней мере я так не считаю. Потому что… я знаю, за что люблю тебя. У меня много причин, и я знаю их все. Но я не представляю, за что ты любишь меня.

— Но…

— Дай мне закончить. Пожалуйста… я прошу тебя…

Я чувствовал, что совершу сейчас ужасную ошибку. Инстинкт самосохранения подсказывал мне немедленно заткнуться, но я не мог.

— Я полюбил тебя, — продолжал я, — с первого дня, когда увидел этим летом, когда я ничего о тебе не знал… и все, что я узнавал потом, только укрепляло мою любовь к тебе. И не только к тебе. А ко всему, что тебя окружает, ко всему, что с тобой связано. Я полюбил твоих родителей. Твой дом. Твоего дядю, кузенов и твою подругу Джинни, которая приезжала на прошлой неделе. У тебя целая жизнь, а я — всего лишь часть ее, но это замечательно. Это просто великолепно — быть частью твоей жизни. И когда я сижу вот так на крыльце, слушаю беседы твоих родственников, смотрю на твою землю и думаю о том, что ты рядом со мной, я чувствую, что становлюсь частичкой всего этого. Но разве я могу на это претендовать? Я ведь не отсюда, и там, за оградой, в Хантер-Филд, совершенно другая жизнь. Я словно становлюсь иным человеком, и появляется капрал Куртовиц. Я переживаю это каждый день, выполняю свою работу, а как только все заканчивается, иду к тебе. Но, послушай, Джози, я со всем этим справляюсь. Понимаешь, у меня две жизни? Одна из них — армия, это мой долг. А другая — ты. И не проси меня брать на себя что-то еще.

— Я не понимаю тебя.

Тишина дня навалилась на меня.

— Я не понимаю, — повторила она. — Я не прошу тебя выбирать между мной и армией. Этой жизнью или той. Если ты считаешь, что должен сделать такой выбор, то я тут совершенно ни при чем.

— Малышка? — сверху донесся голос ее матери. — Ты не можешь подняться к нам?

Мне было интересно, не подслушивала ли она нас. Возможно, она хотела избавить меня от неприятного разговора. В любом случае я воспользовался ситуацией. Крикнул, что хочу немного прогуляться, стараясь контролировать свой голос, но думаю, что он все равно меня выдал.