Кровь первая. Она (СИ)

Второе нападение оказалось болезненным. Погибли первые пацаны атаманской ватаги. Это прочно забило ей в мозг мысль, что Хавка, как всегда права оказалась и что жить цветочком на полянке пора прекращать. Она уже собралась пройтись в гости к Хабарке, да прошвырнуться по бабам. Зорька ведь по сути дела сидела с ребёнком взаперти и до этого момента её вообще не интересовало, что там за стенами кибитки делается, а тут, как пробило. Нужно знать всё, что происходит вокруг, нужно знать всё, что происходит за кругом, наконец нужно знать, что происходит в стане охотников и вообще, кто на неё открыл охоту. Но все её планы сломал Ардни. Атаман в сомном угаре, с грохотом и звериным рычанием ввалился в кибитку. Зорька никогда раньше его таким не видела. Она впервые узрела его зверя воочию так близко и откровенно. Страх и ужас сковал и парализовал её. Ей хватила ума лишь одним глазком взглянуть на это из щёлки в занавеске и отпрянуть на лежак, схватив спящего ребёнка, прижимая девочку к себе и при этом закрывая ей ушки, чтоб звериный рык и грохот ломающегося стола, не разбудил её, но это не уберегло слух младенца. Девочка начала куксить, собираясь захныкать. Зорька быстро рванула платье, силой сунула ей сосок груди и опять зажала ей ушки. Та зачмокала, не открывая глаз. Молодуха вдруг поняла, что если он сейчас ворвётся, то просто оторвёт ей голову, а завтра скажет всем, что так и было. Хавкины предупреждения, как дубиной колотили по голове. Она взмолилась всем, кого вспомнила, но это не помогло. Стук сердца вдруг прервался, в груди разлился холод. Зорька почувствовала, как зверь прямиком направился к ней, как будто только вспомнив о её существовании. Она быстро, не помня себя, оторвала спящего ребёнка от соска, сунула его в изголовье к стенке и закрыла с головой одеялом. Раздался жуткий треск обрываемой занавески. Ужас сковал всё тело и мурашками побежал не только по коже, но и по всем внутренностям. В проёме стоял он, уставив на неё злобный звериный оскал, какой-то отвратительной нежити, с красными, налитыми кровью глазами. Она попыталась сесть, отстраниться от того места, где спрятала ребёнка, но тут же получила удар по лицу, не поняв даже, чем, от которого её голова с гулом ударилась затылком о лежак. На какое-то время она потеряла сознание, а когда стала приходить в себя, то почувствовала сначала боль в губах и носу и только потом то, что её насилуют. Он брал сильно, зверски, буквально вколачивая её при каждом толчке в лежак. Её ноги спускались на пол, и она как бы полулежала на краю. Зорька чувствовала, как ягодицы при каждом ударе врезались в острый край лежака, но ей тогда почему-то не было больно. Ей было только панически страшно, и она старалась во чтобы то не стало, терпя боль, всем своим видом показывать, что она уже умерла и дальше убивать её не надо. Но когда он перестал рычать и тяжело дыша отвалил, опять что-то круша ногами на своей половине и наконец, грузно и шумно упал, так, что вся кибитка ходуном заходила, на Зорьку напала странная апатия. Она тяжело заползла выше на лежак, подбирая ноги с пола и устраиваясь, отвернувшись к стене. В голове гулко звенела тупая боль. Она справилась с головокружением, оправила задранный подол платья. Приложила ладонь к разбитым губам. Потрогала расквашенный нос, который забился кровью и не дышал. Вспомнила о малютке. Быстрым движением откинула угол одеяла. Девочка не спала. С силой сжав губки, она смотрела на маму как-то не по-доброму, как загнанный в угол зверёк, но самое страшное во всей этой картине было то, что она молчала! Не издавала ни звука. Зорька расслабленно улыбнулась, вернее попыталась, так как тут же почувствовала боль разбитых губ.

— Ни чё, доча, — прогнусавила она, еле ворочая языком, — принаравливайси к нашей бабьей, ёбаной во все дыры жизни.

Подобие улыбки так и застыло на её разбитых губах. Она вдруг поняла, что это не она сказала, а кто-то другой, сидевший у неё в голове. Она повернулась и через плечо посмотрела на разгром, на сонного мужа, развалившегося на своём лежаке, притом ногами в изголовье и добавила уже от себя:

— Ну, благодарствую тибе Хавка за науку, а то я уж про тибе совсем забывати стала.

Внутри её всё не то, что перевернулось, а вернулось то чужое состояние, в котором она пребывала, хороня свою кровную вековуху. Она вдруг отчётливо поняла, что это состояние не чужое, а такой она теперь будет всегда. Теперь она такая и другой ей быть просто нельзя, потому что не выживет, а жить вдруг захотелось аж до «не могу». Она кое-как встала и тут же почувствовала боль во всём тазу, но она была терпима. Абсолютно спокойно прошла мимо спящего муженька с голой жопой и спущенными, но не снятыми штанами, стараясь не наступать на обломки стола и лавки. С трудом спустилась с кибитки на землю и пошла умываться. На противоположном углу Зорька увидела до смерти перепуганного Диля, который столбиком, подобно степному суслику, стоял с распахнутыми от страха глазами. Проходя мимо его она каким-то не своим, скрипучим голосом велела: