Кровь слепа

— Все обстоит именно так, как я сказал. Операцию «Юрий Донцов» можно считать завершенной.

— А что с самим Юрием Донцовым?

— Исчез.

— Это не значит «ликвидирован»? — спросил Фалькон. — Имейте в виду, что у нас имеются информаторы и ваша организация у нас на крючке.

— Юрий Донцов понял, к чему все клонится, и решил, что исчезнуть предпочтительнее, чем другое. Хотя и другое лишь вопрос времени.

— Мы допросим всех людей, которых вы выловили по нашей просьбе.

— Допросите? Зачем? Они прибудут к вам с уже записанными признательными показаниями.

— Нам придется удостовериться в том, что вами присланы действительно те самые люди, — сказал Фалькон. — А их признания должны будут удовлетворить суд.

— Вы не только требуете слишком многого, инспектор, вы требуете невозможного, и вы невыносимы.

— Управление и компьютерный отдел работают не покладая рук, расшифровывая диски. Привлечены математики и Интерпол, дело идет к тому, чтобы привлечь и спецслужбы.

В управлении полиции он сразу же направился к компьютерщикам. Работа с дисками еще была в полном разгаре, и заметных успехов не наблюдалось. Связались с НРЦ, обещавшим прислать специалиста взглянуть на эти диски. Фалькон поднялся к себе, сел за стол. Все та же схема на стене — господи, как ждет не дождется он того момента, когда можно будет снять, сорвать эту проклятую схему. Она мучит его, вызывает уныние. Об этом как раз и говорила Алисия Агуадо на их последних сеансах — что воспоминания о прошлом вызывают уныние, вгоняют в депрессию. Но разве можно отринуть прошлое? Кто мы, если у нас нет прошлого? Фалькон всегда полагал, что если в прошлом много радости, то его не грех и вспомнить. Агуадо возражала ему: воспоминания о прошлых радостях ничему не учат до того момента, пока человек не подвергает прошлое сомнению, осознавая всю относительность былого счастья. Фалькон сдался в этом споре. Жизнь, не подвергнутая осмыслению и оценке, прожита зря, говорила Агуадо.

— Все размышляешь, инспектор? — спросил Пабло. Он стоял, подпирая дверной косяк.

— А я все думал, что-то ты поделываешь? — сказал Фалькон.

— Мотаюсь с вокзала на вокзал. Я из Мадрида прилетел с одним из наших программистов-шифровальщиков. Ты больше нам не звонишь, Хавьер, так что мне приходится самому тебя выискивать и принуждать к общению.

— Я вовсе не избегаю тебя, — возразил Фалькон. — Просто я очень занят.

— Сегодня пришлось даже в Осуну съездить, прокатиться туда и обратно.

— Ты за мной следишь или за ним?

— За ним, конечно, — сказал Пабло. — Ты не представляешь угрозы.

— Как не представляет ее и Якоб, — парировал Фалькон, после чего вкратце рассказал Пабло о душевном состоянии своего подопечного и его мечте когда-нибудь в будущем сбросить маску.

— Такие агенты, как Якоб, неизбежно проходят через эту фазу, — сказал Пабло. — Нас в этом отношении тренируют, но многие все равно не выдерживают и, так или иначе, спотыкаются возле этой преграды. Ведь это не игрушки, которые можно запаковать и убрать с глаз долой. Не выдуманная реальность, какую наблюдаешь в кино или читая увлекательный роман. Тут всю жизнь свою надо переиначить, а мало кто способен безболезненно это сделать, мало кому это подойдет. А если даже и подойдет, обязателен этот период… шатаний и даже мучений. Прощание с прошлой незамысловатой жизнью всегда грустно, сопряжено с беспокойством, депрессией, гневом, даже отчаянием — словом, со всем тем, что мы переживаем, расставаясь с кем-то или чем-то важным для нас. И единственное, что тут может помочь, — это замена нашей утраты некой целью, тем, что придает жизни направление.

— Ну а что происходит с такими людьми, как Якоб, когда это направление или цель, которую они в себе культивируют, лелеют и оберегают, вдруг исчезает?

— Ты хочешь сказать, исчерпывает себя, потому что достигнута?

— Ответить так было бы проще, но я имею в виду другое. Я хочу сказать, что теперь он принял решение и заново обрел уверенность, но он всего лишь одиночка, со всех сторон окруженный врагами. Его будут постоянно подвергать испытаниям. С потерей семьи он уже примирился. Все, что у него осталось, — это цель, но постоянные ложь и притворство неизбежно приводят к выхолащиванию и цели.

— Неизбежно?

— Мы же не о работе его говорим, Пабло. Не о его профессионализме, смекалке, организаторских способностях и навыках, а о том, что составляет сущность личности.

— Ты имеешь в виду душу? — с улыбкой сказал Пабло.

— Да, наверно, это я и имею в виду… хоть и не совсем понимаю, что такое эта «душа». Но чем бы она ни была, ее надо питать, а это обычно делает окружение, люди, которые тебя любят и которых любишь ты. Так вот этого источника Якоб лишен; и остается только задаться вопросом: как долго может просуществовать «душа», подпитываясь, скажем, одной лишь необходимостью мстить?

— Думаю, достаточно долго.

— Пока не рехнешься, — сказал Фалькон и откинулся в кресле, внезапно почувствовав усталость от этой беседы. К чему это все? Любые слова и язык ограниченны, что и показали их рассуждения о «душе».

— Ты знаешь, где сейчас его сын? — спросил Фалькон.

— Все еще в Лондоне.