Кровь, слезы и лавры. Исторические миниатюры

Как и все передовые люди того времени, Поль Джонс вступил в масонскую ложу Девяти Сестер 1 , вобравшую в себя лучшие умы Франции; в эти годы моряка окружали поэты, философы и революционеры, а проживал он под опекою своей сердечной подруги – госпожи Телисьен, побочной дочери Людовика XV. Франция хотела, чтобы Поль Джонс возглавил революционный флот, но “пенитель морей” был уже болен… Да, он был болен и беден. Передвигался уже с палочкой в руках. Однако белая рубашка моряка и сейчас, как в канун битвы, неизменно сверкала ослепительной чистотой.

Смерть сразила его 18 июля 1792 года.

Ему было всего 45 лет.

Поль Джонс умер ночью – в полном одиночестве.

Он умер стоя, прислонившись спиной к шкафу, а в опущенной руке держал раскрытый том сочинений Вольтера. Конец удивительный! Даже в смерти адмирал не упал, и даже смерть не смогла разжать его пальцев, державших книгу…

Американский посол не явился на его похороны.

Национальное собрание Франции почтило память “человека, хорошо послужившего делу свободы”, вставанием и молчанием.

Двенадцать парижских санкюлотов во фригийских красных колпаках проводили “пенителя морей” до его могилы. Тогда же было решено перенести его тело в Пантеон великих людей, но в вихре последующих событий об этом как-то забыли.

Забыли и то место, где Поль Джонс был погребен.

Наконец забыли и самого Поля Джонса…

О нем вспомнил Наполеон – в черный для Франции день, когда адмирал Нельсон уничтожил французский флот в битве при Трафальгаре.

– Жалею, – сказал Наполеон, – что Поль Джонс не дожил до наших дней. Будь он во главе моего флота, и позор Трафальгара никогда бы не обрушился на голову французской нации…

В 1905 году историк Август Бюэль отыскал в Америке человека, сохранившего мемуары своего прадеда Джона Кильби, который служил матросом на “Простаке Ричарде”; этот Кильби писал о Джонсе:

“Хотя англичане и трубили о нем, как о самом худшем человеке на белом свете, но я должен сказать, что такого моряка и джентльмена я никогда еще не видел. Поль был храбр в бою, добр в обращении с нами, простыми матросами, он кормил нас отлично и вообще вел себя как следует. Если же нам не всегда выдавали жалованье, то это уже не его вина…” 

(Это вина конгресса!)

Поль Джонс занял место в американском Пантеоне. Недавно в нашей стране вышла монография ученого Н. Н. Болховитинова “Становление русско-американских отношений”, в которой и Джонсу отведено достойное место; там сказано:

“Чтить своих военных героев американцы, как известно, умеют. О Поле Джонсе знает каждый школьник, и очерк о храбром капитане можно найти рядом с биографиями Дж. Вашингтона, Б. Франклина, А. Линкольна и Ф. Рузвельта. Поначалу мы несколько удивились, увидев Поля Джонса в столь блестящем окружении, но в конце концов решили, что американцам лучше знать, кого надо больше всего чтить, а мы, вообще говоря, меньше всего помышляем о том, чтобы как-то умалить заслуги знаменитого адмирала”.

Поразмыслив, можно сказать последнее…

Конечно, где-то в глубине души Поль Джонс всегда оставался искателем приключений с замашками типичного флибустьера XVIII века, и не свяжи он своей судьбы с борьбою за свободу Америки, не стань он адмиралом флота России – кто знает? – возможно, и скатился бы он в обычное морское пиратство, а на этом кровавом поприще Поль Джонс наверняка оставил бы нашей истории самые яркие страницы морского разбоя.

Но жизнь сама вписала поправки в судьбу этого незаурядного человека, и Поль Джонс останется в истории народов как адмирал русского флота, как национальный герой Америки!

Трудолюбивый и рачительный муж

Вологда издревле украшалась амбарами, отсюда товары русские расходились по всей Европе; в городе со времен Ивана Грозного существовала даже слобода – Фрязиновая, иноземцами (фрязинами) населенная. Петр I не раз проезжал через Вологду, где с купчинами местными по-голландски беседовал, а после Полтавы он пленных шведов сослал на житье вологодское:

– Народ там приветливый, а в слободе Фрязиновой единоверцев сыщете, дабы не совсем вам одичать…

Однажды был сильный мороз. В доме купца Ивана Рычкова уже почивать готовились, когда с улицы кто-то постучал в ворота, жалобно взывая о милосердии христианском.

– Не наш стонет, – сказала мужу дородная Капитолина Рычкова. – По-немецки плачется… Пустим, што ли?

– Чай, заколела душа чужая, – согласился хозяин. – А коли у наших ворот замерзнет, потом сраму не оберемся…

В теплую горницу ввалился закоченевший “герой Полтавы”, и он был радостно изумлен, когда хозяин приветствовал его по-немецки, а хозяйка поднесла перцовой для обогрева. Оттаяв возле жаркой печи, ночной гость представился: