Кровь среди лета

Винса преградил ей путь на улицу. Теперь Ребекка не сможет выйти. Она почувствовала, что от ужаса теряет рассудок.

Ребекка развернулась и помчалась на второй этаж. Лестница оказалась крутой и узкой. Лак на ступеньках лежал, словно толстое стекло. Ребекка карабкалась на четвереньках, боясь поскользнуться. С боку мелькали грязные и пожелтевшие от времени обои в цветочек.

Она слышала за спиной тяжелые шаги Ларса-Гуннара. Единственное, что оставалось, — закрыться в какой-нибудь комнате. Но где?

Прямо напротив нее оказалась дверь в туалет. Ребекка вбежала в нее и успела повернуть замок. В тот же момент Ларс-Гуннар нажал снаружи на дверную ручку.

Окно в туалете выходило на улицу, но Ребекка не чувствовала в себе сил бежать. Она буквально оцепенела от ужаса. Не удержавшись на ногах, девушка опустилась на крышку унитаза. Ее трясло. Плотно прижав локти к животу, она закрыла лицо руками, которые дрожали и судорожно дергались, так что Ребекка била саму себя по губам, носу, подбородку, царапая лицо острыми, как иголки, ногтями.

Снаружи послышался грохот — это Ларс-Гуннар стучал в дверь. Ребекка зажмурила глаза, но слезы все равно струились по щекам. Она хотела прижать ладони к ушам, но руки ее не слушались, судорожная дрожь не унималась.

— Мама! — закричала Ребекка, когда дверь с треском отворилась.

Что-то больно ударило ее по ноге. Потом Ребекка почувствовала, как на ней рвется одежда. Она не решалась открыть глаза.

Ларс-Гуннар тянул ее вверх за воротник.

— Мама, мама! — кричала она, но наружу прорывался лишь жалостливый писк.

Винса уже слышал такое раньше. Шестьдесят с лишним лет назад его отец гонялся за матерью по кухне. Детей она заперла в соседней комнате. Ларс-Гуннар был старшим. Побледневшие младшие сестры вжались в диван, а он со средним братом колотил в дверь. Винса слышал мамины мольбы и плач. Все, что попадалось отцу под руку, с грохотом летело на пол. Папа хотел заполучить ключ, и вскоре он его нашел. И теперь настал черед Ларса-Гуннара с братом кричать от боли под отцовским ремнем, а запертая в соседней комнате мама отчаянно стучала в дверь.

С чего тогда все началось? Ларс-Гуннар уже не помнил. Отца могло разозлить что угодно.

Он ударил Ребекку лбом о раковину. Девушка затихла, и в голове у Винсы смолкли стоны и плач из прошлого. Он разжал пальцы — Ребекка безвольно упала на пол.

Заглянув ей в лицо, Ларс-Гуннар встретил бессмысленный взгляд округлившихся глаз. Кровь стекала со лба. Девушка напомнила ему косулю, которая чуть не угодила под колеса его машины на дороге в поселок Гелливааре. Она так же смотрела на него и тряслась.

Ларс-Гуннар взял девушку за ноги и выволок ее из туалета.

На лестнице стоял Винни.

— Что?.. — заикаясь, спросил он, показывая на Ребекку.

Его голос походил на крик испуганной чайки.

— Что?..

— Ничего, Винни, — спокойно ответил Ларс-Гуннар. — Иди на улицу.

Но Винни его не слышал. Не спуская глаз с Ребекки, он сделал несколько шагов по направлению к лестнице и повторил свой вопрос: «Что?»

— Это тебя не касается, — сказал Ларс-Гуннар с раздражением в голосе. — Иди на улицу.

Он выпустил Ребекку и несколько раз взмахнул руками в сторону сына, будто хотел отпугнуть его. Потом спустился на первый этаж, вытолкал Винни на двор и запер дверь. Однако и стоя на пороге юноша продолжал твердить: «Что? Что?..» Представив себе, как он в растерянности топчется на крыльце, Ларс-Гуннар еще больше возненавидел женщину, которую оставил на втором этаже. Она сама виновата, будет знать, как лезть не в свое дело!

Ларс-Гуннар преодолел лестницу в три прыжка. То же самое он говорил Мильдред Нильссон: «Не лезьте не в свое дело. Оставьте нас в покое. Меня, Винни и весь поселок».

Это случилось в конце мая. Однажды Винса развешивал во дворе белье. Почки на деревьях еще не распустились, но на грядках кое-где появились первые всходы. Стоял солнечный и ветреный день. Вот уже шесть лет, как умерла Ева, Винни шел тринадцатый год. Мальчик беззаботно бегал по двору, он всегда умел развлекать себя сам. В то же время Ларс-Гуннар не мог оставить его без присмотра, чтобы позволить себе хоть немного отдохнуть в одиночестве.

Ветер трепал простыни и сорочки, точно флаги. Внезапно за спиной Ларса-Гуннара возникла Мильдред Нильссон. Она хотела что-то сказать, и он приготовился слушать. Что-что, а говорить священники умеют.

Немного смутившись, Ларс-Гуннар полез в корзину за своими поношенными кальсонами. Стирка не сделала их ослепительно-белыми, хотя, несомненно, они стали чище. Однако он быстро оправился от чувства неловкости. В конце концов, почему он должен ее стыдиться?

Мильдред Нильссон хотела, чтобы Винни прошел конфирмацию.

— Послушайте, — сказал ей Винса. — Пару лет назад сюда уже приходили какие-то святоши. Они обещали молиться за то, чтобы Винни исцелился, но я выгнал их вон. Я не привык уповать на Бога.

— Я и не обещаю вам этого! — воскликнула Мильдред. — То есть я буду молиться за него, пусть даже у себя дома, а не на глазах у всех. Но я не желаю Винни другой судьбы. Господь благословил вас этим мальчиком. Ваш сын не мог быть лучше, чем он есть.