Мимо проезжали все новые и новые фургоны, всадники и экипажи, украшенные праздничными лентами и флажками. Подобно молниям, вспыхивали яркие гроздья фейерверков. Большинство посетителей салуна, прихватив выпивку, вышли на улицу полюбоваться парадом. Тревис оперся на стойку бара, наслаждаясь мгновениями отдыха.
– Одну шипучку с сарсапарелью.
Он посмотрел в теплые карие глаза Лирит и улыбнулся.
– Минуточку, мадам.
Тревис налил в стакан темной, сладкой жидкости и протянул его Лирит; она и Дарж пристрастились к этому напитку, хотя Тревис его не переносил.
– Ты не хочешь посмотреть парад? – спросил он.
– Я предпочту остаться здесь, – улыбнувшись, ответила Лирит.
Тревис прекрасно ее понимал. Пока посетители смотрят парад, можно немного отдохнуть.
– А хочешь потом взглянуть на фейерверк? – предложил Тревис. – Надеюсь, в салуне никого не останется и Мэнипенни нас отпустит.
– Нет, спасибо. Я бы хотела посмотреть пьесу.
Тревис с любопытством взглянул на Лирит. Она поставила стакан на стойку и вытащила из-за корсажа сложенный листок бумаги.
– Один из игроков дал мне этот листок, назвал его театральной программкой. Здесь говорится, что сегодня вечером в «Алмазном театре» на Тополиной улице будет показана пьеса.
– Пьесы? – переспросил Найлс Барретт с противоположного конца стойки. Глаза англичанина слегка осоловели, но голос оставался четким и уверенным. – Замечательная новость. Этому городу не помешают культурные развлечения. Вы знаете, что Оскар Уайльд недавно посетил Лидвилл? Если Оскар Уайльд готов читать лекции в такой дыре, почему бы не устроить что-нибудь похожее в Касл-Сити? Я слышал, что он замечательный человек.
Стоявший рядом с Барреттом старатель фыркнул.
– А я слышал, что он больше похож на леди.
Барретт хмуро посмотрел на старателя, желая достойно ответить, но его опередил другой – если судить по грязным рукам, тоже старатель.
– Я был в Лидвилле, – сказал он. – И видел вашего Оскара Уайльда. Он нацепил бархат и кружева, а в руках держал лилию. А когда он отправился на один из рудников, его угостили виски, крепким, как змеиный яд, рассчитывая выставить на посмешище. И знаете, что было дальше? Он перепил всех старателей, несмотря на свои белые чулки и панталоны.
Первый старатель уважительно крякнул.
Барретт закатил глаза.
– Понятно. Значит, мы должны уважать лорда Уайльда за умение пить, а не за искусное перо.
Оба парня удивленно уставились на него.
– А, ладно, – проворчал Барретт, скорчив страдальческую мину. Он отвернулся от старателей и посмотрел на Лирит. – И какую пьесу будут давать, мисс Лили? Шекспира? Пожалуйста, пусть будет Шекспир. Или, еще лучше, Марлоу. Бедный Кит, сражен в период расцвета.
Лирит рассмеялась.
– Тот человек сказал, что пьеса должна мне особенно понравиться.
Она развернула программку и положила ее на стойку бара. Тревис напрягся. Барретт фыркнул.
– О, американская мелодрама. Полнейшая чепуха.
Он вновь взялся за стаканчик с бренди.
Лирит разгладила программку.
– Взгляни, Тревис. Они совсем как я.
Она коснулась двух фигур – мужчины и женщины, – нарисованных на программке. Их лица были такими же темными, как у Лирит. Выше крупными буквами стояло название пьесы.
– Лирит… – Тревис искал нужные слова. Как объяснить? – Тебе не нужно смотреть эту пьесу.
Улыбка сошла с лица Лирит.
– Почему?
Тревис не знал, с чего начать, потом глубоко вдохнул и принялся рассказывать Лирит о рабстве. Он поведал ей все, что знал из школьных уроков истории о работорговцах, которые насильно привозили негров из Африки в Америку, об аболиционистах и Гражданской войне, о президенте Линкольне и о том, как его убили. Лирит слушала его с застывшим лицом.
Наконец Тревис замолчал. Лирит неуверенно прикоснулась к программке.
– Значит, День Независимости, который они празднуют, не означает свободу для всех? – спросила она.
Тревис взял ее руки в свои.
– Сейчас – нет, но такой день наступит.
Она высвободила руку и взяла программку.
– Если женщина, написавшая эту книгу, принадлежала к числу аболиционистов, как ты их называешь, я бы хотела посмотреть пьесу. Я считаю, что мне было бы полезно узнать, каково приходилось людям с черной кожей.
Тревис сглотнул. Он должен объяснить Лирит так, чтобы она поняла. Да, Гарриет Бичер-Стоу выступала против рабства, и ее роман «Хижина дяди Тома» помог делу аболиционистов. Однако к тому времени, когда книга стала популярной, ее больше знали как фарс, а не документ, бичующий рабство. Лирит хотелось посмотреть на людей, похожих на нее. Однако Тревис не сомневался, что среди актеров не найдется негров и под темным гримом будет белая кожа. Его мучительные размышления прервал Сарет. Стуча деревянной ногой по полу, он вошел в салун и направился к стойке.
Лирит повернулась ему навстречу.
– Сарет, что ты здесь делаешь? Я думала, ты помогаешь Моди украшать пансион.
Морниш почесал заостренную бородку.
– О чем ты говоришь,
Тревис чувствовал, что происходит нечто странное.
– Но почему ты пришел, Сарет?