Кровь танкистов

Ну, а уж что явилось тому причиной, некие ли неподвластные ему материи, пресловутые документы погибшего оберста, содержимое портфеля которого он все-таки дотащил до своих в том самом памятном сорок третьем году, или переданные им сведения о дислокации вражеских войск накануне битвы? Или же в этой реальности по каким-то своим, ему неведомым причинам верховное командование принимало несколько иные решения, отличные от тех, что остались в его прошлом? Кто знает? Нет, может, кто и знает, но уж точно, что не он. То ли рылом, как говорится, не вышел, то ли просто не следует знать того, что определенно выше его понимания. Но факт оставался фактом: Великая Отечественная, как бы оно ни было, наверняка окончится на несколько месяцев раньше, в феврале-марте сорок пятого. Или в апреле, если станет вовсе уж туго. Все-таки между летом сорок третьего и осенью — зимой сорок четвертого немец был еще очень и очень силен. Правда, в отличие от его истории, здесь добиванием сопротивления в Венгрии, Австрии и Чехии занялись несколько позже. По мнению командования, это позволяло снизить уровень потерь с одновременным возрастанием масштабов капитуляции вермахта и войск. СС. Последних, впрочем, еще с зимы сорок четвертого в плен практически не брали. Вообще.

Что же до желания командования преподнести Верховному подобный подарок именно в канун главного военного праздника? Пусть попробуют… вот только где гарантия, что позже, когда Иосиф Виссарионович узнает о реальных потерях операции, которые наверняка окажутся немаленькими, головы победителей, образно говоря, не полетят под ноги, словно те самые штандарты поверженных дивизий — на брусчатку Красной площади? Нет такой гарантии, поскольку еще поздней осенью сорок третьего Сталин же и сказал: «Мы окончательно переломили ход величайшей и кровавейшей в человеческой истории войны. И мы теперь знаем: мы не просто победим, но и станем величайшей в истории армией свободы! Самой мощной, самой лучшей, самой профессиональной и непобедимой. Мы больше не станем разменивать своего бойца на нескольких вражеских; свой танк и самолет на два-три танка или самолета противника. Отныне мы — и только мы — решаем, с каким счетом выиграть бой и как завершить битву. Теперь пусть окончательно и бесповоротно боятся только наши враги. А мы больше ничего опасаться не будем. Мы будем побеждать. Сначала на своей земле, затем на земле коварно захваченных нацистами стран, а затем и на территории самого оплота мирового зла, германского нацизма и фашизма! И ни один боец, ни один офицер Советской Армии не успокоится, пока не дойдет до Берлина. И потому я повторю великие слова: враг будет разбит, товарищи, Победа будет за нами!»…[27]

В очередной раз отерев лицо от налетевшего снега, Дмитрий проморгался. Натягивать на лицо трофейные очки-«консервы» не хотелось, они хоть и лучше отечественных, но чувствуешь себя в них, словно идиот. Чистый Ихтиандр, блин! Да и снегом забивает куда чаще, нежели оголенное лицо. Еще и подсознание, как водится не вовремя, напоминает о памятном ночном бое в Афгане, когда он только и мечтал, чтобы стянуть наконец с пропотевшей и основательно прокоптившейся от пороховых газов физиономии надоевший «ночник». Тоже трофейный — правда, не немецкий, а американский…