Кровь танкистов

Разумеется, никто не посвящал Захарова ни в какие подробности происходящего (комбата он и вовсе не видел после того памятного разговора, продолжавшегося после прихода особиста аж до самого утра), однако десантник прекрасно понимал, что в целом история Курской битвы шла своим чередом. Как и в «его» истории, утром пятого июля, за несколько часов до немецкого артналета и начала наступления, была проведена мощная артиллерийская контрподготовка, нанесшая противнику значительные потери, особенно на северном фасе дуги. На юге, где и располагалась их бригада, входившая в состав одного из корпусов Пятой гвардейской танковой армии, потери немцев оказались не столь впечатляющи, поскольку Хауссер[22] еще не успел полностью вывести войска на исходные позиции. Наносились ли какие-либо дополнительные удары по указанным им местам скоплений вражеской техники и живой силы, Захаров не знал, так что в оценке последствий артиллерийского и авианалетов мог и ошибаться.

Начавшаяся пятого числа Курская оборонительная операция стремительно развивалась, однако впервые встретиться с немецкими танками Дмитрию довелось лишь двенадцатого июля, когда Пятая гвардейская ТА, сосредоточенная перед тем на позициях к северо-востоку от Прохоровки, нанесла контрудар. Перед рассветом бригаду подняли по тревоге. Впрочем, не то, чтобы именно «подняли» – первые столкновения с немцами произошли еще одиннадцатого, да и до того танкисты уже который день спали в машинах, там же принимая пищу.

Что же до развития событий в целом, то история Прохоровского сражения, насколько помнил десантник, довольно существенно различалась в зависимости от патриотизма или элементарной человеческой порядочности автора очередного «исторического исследования». По сравнению с канонической версией, вошедшей во все советские энциклопедии и справочники по периоду Великой Отечественной войны, появившиеся в «либерально-демократические» времена «вариации» претерпели значительные изменения. Например, уменьшилось количество участвовавших в бою танков и САУ. Особенно с немецкой стороны, разумеется. Изменилось и соотношение потерь – понятное дело, что с тенденцией к уменьшению потерь противника при неизменных наших. Посыл, в принципе, понятен: ну, не могли сиволапые иваны на своих устаревших дрянных танках набить такое количество высококлассных арийских панцеров, не могли – и все тут! Ведь у немцев были непобедимые «тигры»! Новейшие «пантеры»!! Непробиваемые «Фердинанды»!!! Ну, и так далее…

Реальным же количеством участвовавших в сражении новых тяжелых танков и САУ мало кто из доморощенных или откровенно проплаченных «исследователей», порой живущих на западные гранты, интересовался. Равно, как и тем фактом, что танков Pz-V Panther на Прохоровском поле и вовсе не было, как и «Фердинандов», воевавших на северном фасе Курской дуги. Довольно-таки неудачно воевавших – достаточно вспомнить, что более двадцати из девяноста самоходок подорвались на минном поле, где и остались. Да и использовали их немцы, мягко говоря, не слишком тактически правильно.

Возможно, Дмитрий несколько и утрировал, вспоминая, как разнились сведения «из Интернета» с данными серьезных источников, например, Центрального архива МО, но в целом все примерно так и обстояло. Поскольку Интернет как та хрестоматийная бумага, «все стерпит». И даже больше…

Но как бы там ни было в постперестроечных исследованиях и современных интернетах, сейчас Захаров воочию видел как раз самую настоящую историю величайшего танкового сражения.

И ему было страшно…

Наверное, именно поэтому события нескольких следующих, поистине «огненных», дней отложились в памяти хаотичным нагромождением отдельных боевых эпизодов, нарезанных неведомым кинооператором по одному ему известному принципу и в ему же одному понятной последовательности. Эдакий набор ожившей фронтовой кинохроники, только, к сожалению, со звуком и цветом. К сожалению – поскольку на виденных в его времени черно-белых кинокадрах старой хроники смерть выглядела почти совсем не страшной. Кровь не резала взгляд кумачовой яркостью и казалась просто темным пятном на мундире или броне, а рвущееся из люков неистовое черно-рыжее пламя не ревело, заглушая нечеловеческие крики сгорающих заживо танкистов. Здесь же с цветопередачей все было, увы, в порядке. Равно как и с запахом. Тяжелым и неповторимым запахом Войны, железисто-кровавым, удушливо-сладковатым, солярочно-соленым, кисловато-пороховым.

В какой-то момент в голову Захарова вдруг пришло, что на настоящей войне запах и цвет становятся одним целым, сплетаясь в некое немыслимое и не существующее в природе сочетание, позабыть которое невозможно уже до самой смерти. Кровь, например, всегда пахнет алым или бурым, сгоревшая плоть – антрацитово-черным, оголившаяся кость – белым с кровавыми брызгами, а вывалившийся из распоротого осколком живота кишечник – серовато-розовым, с желтыми прослойками жировой ткани…