Кровь тигра

Конвойный унтер едва сдерживался от злости. Тропа между тем становилась все круче. Баркер озабоченно спросил:

— А вы не думаете, что этот… дикий зверь… просто обманщик?

— Не могу знать. Вероятно, нет.

— Что значит «вероятно, нет»? Сидит, понимаешь, один в старой развалюхе, как сверчок какой-нибудь…

— Сверчки стрекочут, мистер, а не стреляют.

— Шутите, да? Все! Ухожу отсюда сейчас же!

— У меня приказ.

— Вы что, стрелять будете?

— У меня приказ доставить вас до условленного места и принять заложницу. В случае побега — огонь!

Баркер обмахнул носовым платком большой валун, расстелил на нем платок и уселся. В глазах его стояли слезы.

— Подъем, мистер. Считаю до трех!

— Хоть до ста. Мне чихать на это.

— Считаю до трех и стреляю.

— Стреляю, стреляю… Все кругом только и делают, что стреляют! — Баркер чуть не расплакался, но поднялся. Сделав несколько шагов, он бросился бежать к валуну: позабыл носовой платок. Так дошли до перевала, на котором стояла хижина и где начиналось ущелье. Унтер опустил ружье.

— Десять шагов вперед и ни шагом больше. Буду стрелять!

— Да слыхал уже.

— Шагайте, мистер.

— Ладно, ладно, не бойся, не убегу.

— Считаю до трех: раз…

— Считаю да стреляю, стреляю да считаю. И ума не надо!

— Два…

— Человек одолжение сделал, а ему…

— Два, черт подери! Ну?

— Иду, иду.

Баркер медленно двинулся к хижине. Казалось, она пуста. На полпути между конвойным и хижиной Баркер остановился. На пороге появились молодой человек и девушка. Девушка улыбнулась молодому человеку и пошла вниз, навстречу Баркеру.

Унтер прижался к скале, взяв на мушку Робина. Тот тоже вытащил револьвер и отступил в глубину дома. Баркер спокойно дождался, пока заложница дойдет до него.

— Доброе утро! — дружелюбно начал он, но та, не ответив, прошла мимо. Она с унтером быстро стали спускаться вниз по тропе. Баркер растерялся: что, можно идти или еще нельзя? Они же не договаривались. Вдруг всадит пулю в спину ни за что ни про что? Только когда фигуры исчезли в сумраке, Баркер отважился сдвинуться с места.

Молодой человек с револьвером в руке вышел ему навстречу. Два Тигра остановились друг против друга.

— Сынок! — Баркер изобразил радость и раскинул руки для объятья. Робин нерешительно шагнул ближе. В глазах его читалось скорее удивление, чем волнение. Да, перед ним Тигр, несомненно! Старый… усы… маленькие глаза.

Мужчины обнялись.

— Рад тебя видеть, отец.

Как странно было произносить слово «отец» тому, кто никогда в жизни никому так не говорил!

— Зайдем в дом, — предложил Баркер, — умаялся я.

Робин пропустил его вперед.

— Здесь нельзя задерживаться, они погоню пошлют, — сказал Робин, вглядываясь в лицо старого Тигра.

За полтора десятка лет тюрьма истрепала его. Походка неуверенная, голос слабый, глаза бегают — словом, совсем старик. Уже почти ничего не осталось от того Тигра, перед которым дрожали! И пугливый какой-то… Но, может, глотнет вольного воздуха, побродит на свободе и преобразится? Или — вконец сломался?

Ничто не шевельнулось в душе Робина при встрече с отцом. Да, вот они встретились. Очень жалко старика. Но, как и прежде, стискивает сердце ледяной обруч.

Баркер плюхнулся на скамью, где недавно сидела Молли, и тоскливо оглядел комнатенку. Где же тут обещанная кровать?

— Кофе хочешь?

— Хочу, сынок, хочу. Маковой росинки во рту не было с утра.

Разжигая огонь, Робин искоса поглядывал на отца. Выговор-то у него, как у Молли, — восточный. А тот, словно уловив мысли Робина, забросил ноги на шаткий стол.

— Сын, я десять лет гнул спину в тюремной конторе… Среди господ. Совсем другим стал, ей-богу.

Кажется, фраза пришлась к месту. Робин задумчиво помешивал в котелке.

— Я узнал про тебя два дня назад. От Олсена.

— От кого?

— От Олсена, — удивленно повторил Робин.

— А-а… Я-то думал, гм… В общем, да, — пробурчал Баркер, не зная, что сказать. Про какого-то Олсена губернатор не сказал ни слова. Вот так номер, однако.

— Олсен мне все рассказал.

— И плохо сделал.

Робин вновь удивился словам отца. А Баркер взял быка за рога и начал вдохновенно импровизировать. Слегка подрагивающим, но полным сдержанной гордости голосом, взятым напрокат из роли старика в «Даме с камелиями», Баркер начал монолог перековавшегося разбойника:

— Сын мой, я уж давно не тот зверюга, при одном имени которого у всего Запада дрожали поджилки! Сломался я, сынок. В тюрьме давали много всяких книжек, так я нынче все по-другому представляю. Не пойду больше грабить и убивать! Да и прежней силы во мне не осталось.

— А как же мама? Погляди, вот часы.

Щелкнула пружина, и Баркер увидел фотографию красивой леди с ребенком на руках. Робин, прищурившись, наблюдал за отцом.

— Да, это она, — растерянно протянул Баркер и со злостью подумал: «А Хантон ни слова не сказал!»

— Неужели ты не хочешь отомстить?

— Не хочу, сынок. И тебя прошу: не делай ты этого! Поехали на Восток, мне охота дожить свой век мирно. Получишь там какую-нибудь профессию. В Библии-то как сказано: «Возлюби ближнего своего… «

Робин с грустью глядел на отца. Что ж, все понятно: за годы тюрьмы Тигр попросту выжил из ума.