Кровь в круге

— Нет, — рассмеялся Дженджи, — мы подружились на почве взаимного шантажа. Я пообещал, что не расскажу никому, что видел, как он подглядывал за женщинами в купальне, если он мне покажет пару очень интересных приемов. Но потом… Он так забавно психует, когда я намекаю, что уже получил от него все, что хотел, и теперь планирую всем рассказать его тайну. Ну очень забавно психует, как-то так, — он скорчил суровую морду с бровями и челюстью, Вера рассмеялась. — И я так полюбил его бесить, что стал делать это каждый день. Он на меня кидался, его стали считать психом с немотивированной агрессией, а я наслаждался каждой секундой — дома со мной братья не тренируются, я для них маленький, Шен был сокровищем в плане спаррингов. И короче, в какой-то момент я его достал. Он вскрыл мою комнату, когда меня не было, нашел у меня неприличные книжки, и потом на тренировке мне на это шепотом намекнул. И мы стали лучшими друзьями, у нас не осталось другого выбора.

Дженджи задумался, потом как-то загадочно посмотрел на Веру, в его глазах мелькнуло понимание и тень зависти, и Вера поняла, что на лице у нее очень министерская самодовольная улыбочка, а внутри бездна гордости, она им гордится, как будто в его коварстве двадцать лет назад была ее заслуга.

«Насколько же в меня это проникло, черт… Как от этого избавиться?»

Дженджи улыбнулся без издевки и опустил глаза, сказал совершенно другим тоном, пряча блокнот:

— Это давно было. Я его подкалываю, потому что это весело, но на самом деле, я Шена очень уважаю и ценю, он крутой специалист, и человек хороший. И я ему крупно должен, так должен, что за всю жизнь не расплачусь — благодаря ему, у моей жены не забинтованные ноги. Он не рассказывал?

— Нет, — она похолодела, выпила вина и спросила, боясь ответа: — В вашем мире бинтуют ноги?

— Я сам считаю, что это дикость, — поспешно поднял ладони Дженджи, — это ужасно с любой стороны, и никакой красоты в этом нет, и никакого смысла, все сказки про пользу бинтования — антинаучный бред, нормальные врачи это сто раз уже доказали. Я бы это законодательно запретил, будь моя воля, но кто я такой? Против традиций не попрешь, бороться со стариками очень тяжело, они не слышат логичных доводов, уперлись в свои древние убеждения, и калечат девочек из поколения в поколение с чувством собственной правоты, плачут, но все равно калечат. В моей семье ноги перебинтованные у всех, кроме моей Бэй Ви, я передать не могу, как я счастлив по этому поводу.

Он схватил бокал, отпил, помолчал и отпил еще раз, у Веры дрожали руки, она пыталась понять, это ее ужас или его.

«Дикари. И они не где-то на краю мира, они здесь, в этом зале.»

Она выпрямилась и обвела взглядом балкон второго этажа, всех этих самодовольных цыньянцев с постными минами…

«У них есть сестры, жены, дочери, у всех. Почему они это не остановят?»

— Госпожа Вероника, вы в порядке? — Дженджи заглянул ей в глаза, она отпила еще глоток, кивнула и услышала "дзынь", парень виновато улыбнулся: — Я не должен был об этом говорить, не понимаю, что на меня нашло. Извините.

— Я в порядке.

«Дзынь.»

— Ну если начали, рассказывайте уже, — она попыталась улыбнуться и изобразить интерес, — каким образом господин министр поучаствовал в этом?

— Его любимым, конечно, — напряженно усмехнулся Дженджи, — информационная война — шпионаж, торговля сведеньями, шантаж, подкуп, консультации, дезинформация, провокации, манипуляции.

Вера посмотрела на него с вопросом, он тихо рассмеялся и кивнул: