Билась с этим долго и уже отчаялась, что ничего не получится и придётся, всё же, обращаться к Матёрым. Даже начала подумывать, к кому из них и как подойти, кого и как расспросить.
Закрыв глаза и наслаждаясь окружающей тишиной осеннего леса, которую терзали только редкие переливы синичек и то вдалеке, жалея, что у неё ничего не получилось, взяла и просто вспомнила это чувство, притом вспомнила, как оно дрожало в голове, где достигало своего пика блаженства и тут же поймала себя на мысли, что ощущает эту дрожь реально, не выдумано.
Открыла глаза, поддерживая дрожь на уровне лба, улыбнулась довольно и даже принялась ей играть: то усиливая, то уменьшая, то опуская до груди, то поднимая выше лба. Не понятно откуда родилось осознание, или, просто, по аналогии с броском судороги, но разогнав её по телу вниз, резко кинула холодный сгусток через всё тело в ноги и через них в землю.
То, что произошло, повергло в ужас. Трава, что оставалась ещё зелёной вокруг, моментально начала жухнуть, свёртываться, как от огня и на глазах сохнуть. Даже деревья, что стояли у поляны, поникли, сворачивая оставшиеся живые листья, а уже пожелтевшие, непроглядным жёлтым снегом, посыпались на землю.
Холодный пот липкими лапами, обнял тело новоиспечённой колдуньи. Забыв про всё, она принялась метаться, припадая к траве, бегая от дерева к дереву, понимая, что убила вокруг всё живое своей забавой. Вовсе не желая этого, не зная о последствиях, теперь горько сожалела о сотворённом, но от этого легче не становилось.
Сердце обливалось кровью за содеянное и теперь, стараясь хоть как-то помочь лесу, рыжая убийца металась, гладя деревья руками и прося прощения. Горе-колдунья всей душой хотела помочь, но не знала, как. Замерла, прислушиваясь к лесу и волосы на голове зашевелились, а обида на саму себя за то, что натворила, стала безмерной. Вокруг стояла гробовая тишина. Ни одна птица не пела, на сколько ей хватало слуха.
— Что же я наделала? — прошептала обречённо дева, кинувшись в глубь леса, чтобы осознать масштабы бездумного эксперимента.
Пометавшись туда-сюда, несколько успокоилась, осознав, что мёртвый круг, распространился всего шагов на десять, двенадцать от того места где колдовала, не больше. Дальше лес был живой, но каким-то внутренним, абсолютно новым для себя чувством, осознала, что весь лес был до смерти перепуган.
Райс не шла, а буквально бежала обратно в Терем, обдумывая лишь одну мысль о том, что непременно надо разузнать у Матери Медведицы, как можно оживить то, что под дрожь попадает. Хотела даже сразу её искать, как только влетела в ворота, но испугавшись наказания за содеянное, прошмыгнула в Терем и забилась в своей светёлке, решив, сначала, успокоиться и подумать, постоянно, как заговорённая повторяя про себя три волшебных слова, что помогли ей пройти последний круг. Когда же успокоилась, то вовсе решила к вековухам не обращаться, а дождаться, лучше, Апити, решив, почему-то, что та знает ответ.
Время шло. Апити не объявлялась. Райс большую часть дня сидела у себя в светёлке, размышляя о выворотах собственной судьбы. Вспомнила маму и её земельно-серые рисунки на коже и тут же рассматривая свои смолянисто-чёрные, вновь не возрадовалась, а испугалась.
Странно, если б до кошмара этих кругов, ей кто-нибудь сказал, что она вот так, запросто, сможет убивать вокруг всё живое, то прежняя Райс бы, наверное, как коза прыгала от счастья и осознания своей силы, а теперь, ей совсем не хотелось отбирать жизнь у кого бы то не было. Ей, царской дочери, считавшей себя пупом мироздания, стало всех и всё жалко!
Покоя не давала та поляна, даже несколько раз порывалась туда сбегать и посмотреть, может быть смерть была не по-настоящему, понарошку, и трава с деревьями ожили, отошли, но какой-то внутренний стыд за совершённое, не пускал её туда.
Когда листва большинства деревьев облетели, а берёза пожелтела полностью, говоря, что тепла ждать больше не приходится, в Тереме объявилась Апити. Притом не сама объявилась, а девку привели под руки. Шла, никого не признавая, и ни на что, не реагируя, как бревном по башке получившая, притом, похоже, несколько раз.
Апити отвели в её комнату, раздели, уложили и ушли, не велев, а лишь с почтением попросив Райс, до утра бедолагу не беспокоить. Ярица кивнула, что поняла, но вместе со всеми из светёлки не вышла, а подошла к спящей уже подруге и внимательно разглядела. Её больше всего интересовал земляной рисунок. Он был тёмный, но не чёрный, а какой-то с синевой, в отблеске масляной лампы. Только после этого, осмотрев исхудавшее, измождённое лицо Апити, проглотила ком в горле и вышла.
Райс нисколько не сомневалась, что подруга этот круг пройдёт, как и она, но только сейчас поняла, что Апити не так повезло, как ей и мертвецки бледное лицо соседки, говорило о многом.