Кровь Заката

Дени было искренне жаль мальчишку, переносившего свое увечье без единой жалобы, и он, дивясь на самого себя, втайне негодовал на герцогиню, которая Сандера словно бы и не замечала. Конечно, женщина, в один день потерявшая мужа, отца, сына и братьев, имеет право на некоторые странности, но и уцелевшие дети имеют право хоть на какую-то ласку. Однако вся нежность сигноры сосредоточилась на Филиппе. Спору нет, молодой король красив, умен, смел и как две капли воды похож на своего отца, но Филипп – воин, и с ним непобедимый Рауль, а вот младшие… С девочками проще: выйдут замуж, и поминай как звали. Одна уже сейчас замечательно красива, да и другая явно будет хорошенькой, а вот Жоффруа и Александр… Первому, на взгляд Дени, не хватало твердой руки, а второму – тепла. Отнюдь не сентиментальный, Гретье не раз ловил себя на мысли, что ему безумно жаль младшего сына убитого герцога, чужого в собственной семье.

Капитан с радостью бы предложил сигноре заняться с Александром воинской наукой, но все в замке знали, что младший сын герцога, если доживет до семнадцати (в Эльте бытовало мнение, что уроды часто умирают на пороге этого возраста), отправится в один из эрастианских монастырей. Госпожа озаботилась пригласить к сыну монаха, вколачивающего в голову своего питомца азы богословия и древних языков. Александр покорно выносил придирчивость учителя, схватывая на лету то, что тот говорил, но радости наука ему, похоже, не приносила. Да и что хорошего в том, чтоб долбить изгрызенные мышами трактаты и знать, что настоящая жизнь не для тебя? Александр казался таким спокойным и послушным. Слишком спокойным и послушным… Это должно было насторожить, но обитателям Эльты было не до него, а теперь мальчишка пропал. Похоже, его крепко обидели эти оболтусы. Но куда же он делся?

До полудня надеялись, что Сандер отыщется, потом взялись за поиски всерьез. Слуги, обшарив весь замок, взялись за окрестности. Далеко маленький горбун уйти не мог, все лошади были на конюшне, да и ездить верхом мальчик не умел. Однако никто: ни горожане, ни крестьяне, с утра торчащие на полях, его не видели. Когда очередной слуга вернулся с южного тракта и сказал, что проделал три весы, расспрашивая каждое встречное дерево, и не нашел и следа, Дени не выдержал и велел седлать Парда. Уже на крепостном мосту капитану пришла в голову мысль, показавшаяся ему слишком страшной, чтоб высказать ее вслух. А что, если Александр, доведенный до крайности издевательствами братца, равнодушием матери и осознанием собственного уродства, решил покончить со всем раз и навсегда? Если так, искать надо у моря, вернее, у той скалы, ходить на которую здесь почему-то побаиваются. Что ж, он поедет туда, там еще никто не был. Капитан уверенно повернул на узкую тропинку.

Солнце припекало вовсю, в пожелтевшей траве стрекотали кузнечики, узкая полоска воды на горизонте ослепительно сверкала. Дени Гретье чертыхнулся. Если Жоффруа довел братишку до самоубийства, то, что бы там ни думала герцогиня, он задаст паршивцу такую трепку, что он или станет человеком, или… Или распишется в том, что не достоин имени Тагэре.

Сверкающая полоска становилась все шире, копыта Парда зацокали по гальке. До Эльтовой скалы оставалось не более полувесы, когда Левша увидел неуклюжую фигурку, ковыляющую ему навстречу. Он сам не ожидал, что испытает такое облегчение.

– Александр!

– Капитан Гретье? – Мальчик выглядел усталым, но серые глаза светились странным восторгом.

– Где ты был? – Капитан спрыгнул с лошади и бросился к маленькому горбуну. – Мы чуть не рехнулись тут.

– И матушка тоже? – В голосе Александра прозвучала такая взрослая горечь, что Дени вздрогнул.

– Ну, сигнора…

– Она была бы рада, если б я не вернулся, но я решил вернуться.

– Где ты был? – повторил Дени, потому что нужно было что-то сказать.

– На Эльтовой скале. Я хотел с заходом солнца броситься вниз, но передумал, потому что это трусость. Судьба сделала меня уродом, если я покончу с собой, значит, она победила.

Дени слушал мальчика раскрыв рот. Даже клирик и тот вряд ли мог говорить так умно, а Александр поднял глаза на высокого седеющего воина и спросил:

– Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Понимаю, – кивнул тот. – Ваш отец говорил, что бой проигран только тогда, когда сердце твое сдается.

– Он так говорил?

– Да, я сам слышал.

– Дени?

– Да?

– Ты не будешь надо мной смеяться?

– Нет! – воскликнул ветеран и с несвойственным ему жаром добавил: – Клянусь!

– Ты можешь научить меня драться и ездить верхом? Но так, чтоб пока никто не знал? Ведь бывало, что и калеки были воинами. Я читал. Правда, они были не с рождения, но ведь это неважно, правда? Я не такой, как другие, но ведь можно же что-то придумать! Я не могу как все, но, может, я смогу как-то иначе?