Кровавая графиня

— В этом сундуке твоя работа, — продолжал Фицко еще серьезнее. — Напряги ум, подумай и почини поломку. Рядом с сундуком для тебя припасено еды и питья, подкрепись, выпей для храбрости, там и награда твоя — двести золотых. За все это скажи спасибо чахтицкой госпоже. Что до меня, так я бы отблагодарил тебя тем, что навсегда заткнул бы тебе рот. Не только потому, что ты приятель Яна Калины, но и потому, что вообще никому не доверяю. К утру, думаю, справишься с работой. Потом я отведу тебя к госпоже, там и выясним, варит ли у тебя котелок. Если варит — порядок, если же нет — горе тебе.

Фицко двинулся к двери. Она была за портьерой.

— Если за работой тебя будет мучить любопытство, куда ведет эта дверь, скажу тебе наперед: не туда, куда бы тебе хотелось. Отсюда не выбраться. Ну, желаю тебе приятного времяпровождения с прелестной подружкой.

Дверь за ним закрылась. Слесарь остался один.

В зале, озаренном факельным светом, его охватила тревога. С какой подружкой? Он огляделся. Нигде ни души.

Какая работа дожидается его в рейнском сундуке? А завтра что будет?

Он подошел к сундуку и осторожно поднял крышку. Кровь у него застыла в жилах.

В сундуке лежала навзничь нагая женщина в сверкающем на шее ожерелье. Лежала неподвижно. Спит или мертва?

В смертельном объятии

Придя в себя, он нагнулся над сундуком, чтобы разглядеть женщину с ближайшего расстояния.

И тут же засмеялся, обозвав себя дураком.

Это было всего лишь изваяние женщины.

Он тут же обнаружил, что она искусно изготовлена из металла. Постучал по ней пальцем: полый звук. Раскрашена кистью художника. Краски точно живые — вовсе не диво, что при первом взгляде он смутился и оплошал. Под ней тяжелый пьедестал. Тяжелый, как черт. Он покрывает все дно сундука. Трое здоровых мужиков едва ли сдвинут его с места. Но он не станет надрываться. Поставит куклу стоймя в сундуке.

«Так вот ты какая, прелестная подружка! — мелькнуло в голове. — Но что стряслось с тобой? Я что, должен тебе здесь признаваться в любви?»

Но ему было не до смеху.

Как блестит ожерелье! Неужто это настоящие драгоценные камни? И почему их повесили на шею статуе?

Он склонился над куклой и протянул руку, чтобы снять ожерелье. Но едва коснулся ее, замер в ужасе.

Статуя заморгала, словно ожила, в ее утробе загремели непонятные звуки, словно ей хотелось заговорить. Руки, которые мертвенно лежали вдоль тела, внезапно задвигались. Павел не успел даже отскочить, как они уже сжали мастера, да так, что кости его затрещали.

Он смотрел, не веря собственным глазам.

Грудь железной девы открылась, и из нее выдвинулись ряды ножей. Они двигались, приближаясь к его груди. Словно ими на него замахнулась рука невидимого убийцы.

Он вскрикнул.

Ножи медленно, но неотвратимо подступали к груди. Вот-вот они вопьются в его тело. Пот выступил на лбу. Это конец.

Еще минута — и сверкающие ножи вгрызутся в сердце, в легкие, и он изойдет кровью в объятиях железной куклы.

Но что это? Урчащая утроба вдруг затихла, глаза перестали моргать, ножи замерли.

Мастер облегченно вздохнул, он понял, что спасен. Однако ноги у него дрожали. Вдруг в нем проснулось новое опасение. Что, если это жестокая шутка железной девы и ножи остановились просто для того, чтобы дева усладила свое бесчувственное металлическое сердце его муками?

Но нет, она лежала неподвижно и как бы весело улыбалась. От нее теперь зависела его жизнь и смерть.

Долго ли ему лежать в ее чудовищном объятии? И как ему высвободиться? — хладнокровно рассуждал он, балансируя на грани жизни и смерти.

Вдруг его осенило, что все дело в поломке. Объятия железной девы потому не смертельны, что механизм сломан. Ножи только дотрагиваются до тела и останавливаются, не успевая пронзить его. Но как же привести в движение столь хитрый механизм, чтобы объятия раскрылись, грудь сжалась и ножи исчезли? Они выдвинулись, когда он поднял ожерелье. А что, если вернуть его в исходное положение, не произойдет ли обратного действия?

Он долго рассматривал ожерелье. Обдумывал, как действовать: правая рука у него была свободна.

Взвесив все обстоятельства, он понял, что силой из объятий не освободиться. Тогда он решительно протянул руку к ожерелью.

На одном из каменьев он заметил тоненький рычажок, западавший в отверстие горла. Коснувшись ожерелья в первый раз, он этот рычажок чуть сдвинул. Несомненно, что с его помощью механизм приходит в движение и останавливается. Надо ли рычажок совсем выдвинуть или до конца задвинуть? Он снова задумался. Не приведет ли он опять в движение ножи, не вопьются ли они ему в грудь?

Павел еще раз оглядел страшное помещение. Маленький, факелом освещенный осколок оставшегося где-то вовне, огромного, прекрасного мира, с которым ему суждено расстаться.

Он прикрыл глаза, словно боялся смотреть смерти в лицо. И задвинул рычажок в отверстие. Снова раздались звуки, которые только что ужаснули его. Пленник зашатался: сжимавшие его руки вдруг выпустили его из объятий и со звоном упали вдоль боков.