Кровавая графиня

Разбойники между тем связали Фицко и пандурского капитана, бросили их на телегу и запрягли лошадей. Они веселились, шутили, озорно покрикивали на пандуров и гайдуков, посвистывали и напевали.

Один Андрей Дрозд не поддавался общему веселью. Задумчиво и вопрошающе смотрел на гребень холма, черневший в непроглядной тьме. Потом двинулся по направлению к тому месту, откуда прозвучал выстрел и в его вспышке мелькнуло это лицо…

— Идем, Михал, ну идем же! — тянула Эржика брата за руку.

Как она мечтала встретиться с ним, увидеть его, услышать его голос! Но теперь, когда он подходил все ближе, что-то тянуло ее прочь, что-то пугало. Нет, сейчас нельзя ей с ним видеться. Он не должен знать, что она спасла его жизнь. Не нужна ей его благодарность, она мечтает о чем-то гораздо большем…

Но бежать было поздно. Казалось, Андрей Дрозд видел в потемках, он уверенными шагами поднимался по склону. Несколько мгновений спустя он уже стоял рядом и оглядывал их вопрошающим взором.

— Это ты? Эржика Приборская? — проговорил он приглушенным, взволнованным голосом.

— Я, — ответила она испуганно, чувствуя, что жар разливается по всему телу.

— А кто с тобой рядом?

— Мой брат Михал.

— Кто прострелил Фицко руку?

Эржика смущенно молчала. Но минутой позже выпалила:

— Михал!

— Нет, это Эржика, — возразил Михал. — Вон и пистолет у нее еще в руке…

— Покажи пистолет, Эржика.

Она протянула ему оружие, и руки их встретились. Прикосновение отозвалось в ней странной дрожью.

— Вы честные и смелые дети, — сказал Андрей Дрозд. — Этот пистолет я возьму на память.

Он сунул пистолет за пояс и опять взглянул на Эржику, нерешительно топчась на месте. В его душе смятенно боролись неясные чувства.

Вдруг он подошел к Эржике, нежно взял ее под мышки и, подняв, словно перышко, прижал к себе. И поцеловал ее в губы.

Когда он снова опустил ее, Эржика зашаталась. Слезы счастья туманили глаза. Потом она подняла руки, обняла его и призналась в своей любви… Но Андрей, не проронив ни слова, отошел и стал спускаться по склону, а там, внизу, затерялся в толпе своих товарищей.

Она смотрела ему вслед сквозь слезы и вдруг разрыдалась.

— Он поцеловал меня… он любит меня, — шептала она, между тем как Михал беспомощно гладил ее по волосам и горящим щекам.

Странную боль испытывал юноша. Ему бы радоваться, коли счастлива сестра. Да вот не может он радоваться, щемит почему-то сердце.

Андрей Дрозд целовал Эржику. Целовал ее! Кто мог бы объяснить ему, почему этот поцелуй так обжигает его, почему он вызвал в сердце столько горечи?

— Эржика, — спохватился он, словно пробудился ото сна, — нам надо идти.

Пандуры и гайдуки уходили. Не с песнями, не с воинственными криками восторга, что звучали по дороге сюда. Коней они не торопили, ехали молча, напоминая печальную похоронную процессию.

— Где Калина? — спросил Дрозд, но ответа не получил. — Вавро, воротись в Чахтицы, — приказал он атаману разбойников, — узнай, не приключилось ли чего с ним.

Наклонившись к его уху, он шепотом назвал место встречи.

Вскоре на поле боя остались лишь раненые стонущие пандуры и гайдуки. Эржика с Михалом спустились с гребня к своим лошадям, а разбойники на двух телегах направились к Новому Месту.

Неподалеку от Скальского Верха телега, на которой лежали Фицко и пандурский капитан, остановилась. Андрей Дрозд схватил одной рукой Фицко, другой — капитана и швырнул их в придорожную канаву.

— Спокойненько полежите тут до утра, а то и до самого вечера, пока вас не найдут! — откланялся Дрозд.

6. Как в судный день

Бесславное возвращение, горькая расплата

Старейшины города, собравшиеся у старосты Кубановича, совещались долго и бурно. У каждого было что припомнить хозяйке замка! Все возмущались, что чахтицкая госпожа не соблюдает старинных прав и привилегий. Того и гляди, и со свободными гражданами станет обращаться как со своими холопами!

Отцы города постановили отправиться в замок и устами Яна Поницена, самого красноречивого из них, высказаться против казни на площади.

Выйдя из дома старосты, они увидели возвращавшихся после схватки с разбойниками пандуров и гайдуков. Вразброд, кто верхом, кто пешком, тащились они, словно шли на казнь. Ужас накатывал на них при мысли, что ожидает их, когда они предстанут перед госпожой побежденными да еще без предводителей.

Все Чахтицы высыпали на улицу.

Хотя побежденные возвращались в мрачной тишине, горожане, не сомкнувшие глаз из-за звуков ближнего боя под градом и ожидания утренней казни, сразу услышали их. Позорное то было возвращение для красномундирных стражей господской власти и общественного порядка! Со всех сторон сыпались язвительные, колкие замечания, шутки, похожие на падающие с крыш горящих домов головешки…

Измотанные боем наемники и гайдуки, с трудом державшиеся в седле, делали вид, что ничего не видят и не слышат. Под предводительством головы и священника горожане поспешили к замку вслед за кавалькадой незадачливых охотников.