Кровавая карусель

Когда адвокат, изнуренный, сел на место, Ласе- нер улыбкой выразил ему свою признательность. Однако, получив слово, обвиняемый наотрез отказался от подобной меры наказания. Рисуясь, он произносит напыщенную речь: «Какое помилование могут мне оказать? Пощадить жизнь? О, этой милости я не прошу! Другое дело, если б мне предложена была жизнь со всеми наслаждениями, с деньгами, с достатком, положением в обществе… Но жизнь, попросту жизнь… Нет, и без того я уже давно живу прошедшим. Восемь месяцев каждую ночь смерть сидит у моего изголовья. Ошибаются те, которые думают, что я приму смягчение приговора. Пощада? Вы не можете ее оказать, а я не прошу и не ожидаю ее от вас, и не нуждаюсь в ней».

Эти слова продиктованы были не надменностью, а презрением и ненавистью к людям, и принадлежали они личности — вне сомнения — с патологической психикой.

Он остался верен себе. И даже перед казнью его обуревало тщеславие. Лишь в последний момент он посетовал на то, что так недолго осталось до конца: если бы ему дали срок, он сочинил бы нечто почище господина Гюго с его «Последним днем приговоренного к смерти».

Как бы подводя итог рассказанной на страницах журнала «Время» истории из уголовных дел Франции, редакция подчеркивала, что «процесс был проведен беспристрастно, передан с точностью дагерротипа, физиологического чертежа…»

Факты и воображение

Когда Ф. Достоевский вынашивал идею повести, вначале называвшейся «Психологическим отчетом одного преступления», а впоследствии превратившейся в роман «Преступление и наказание», писатель по обыкновению внимательно просматривал газетную уголовную хронику. Собственно, она и дала толчок замыслу об интеллигентном преступнике. «Несколько случаев, бывших в самое последнее время, убедили, что сюжет мой вовсе не эксцентричен», — писал он из Висбадена в сентябре 1865 года. К этому времени, видимо, уже окончательно сложился замысел романа.

Возникает вопрос: случайно ли появился отчет о процессе Ласенера на страницах журнала «Время»? Исследователи творчества Ф. Достоевского, в том числе и некоторые зарубежные, признают, что писатель не случайно выбрал из известных ему иностранных судебных процессов прежде всего дело Ласенера. В какой, однако, степени Ф. Достоевский находился под властью этой впечатляющей личности?

Несомненно, образ подлинного преступника Ласенера с его психологическими контрастами привлек внимание Достоевского еще тогда, во время публикации отчета о его процессе в журнале «Время». Это была прекрасная первичная модель, ложившаяся в русло его замысла, — вывести тип преступника-философа, образованного убийцы, и дать анализ его «души».

Постепенно замысел обогащался новыми источниками, новыми впечатлениями. Но образ Ласенера продолжал владеть воображением писателя. Одно время он предполагал писать задуманный роман в форме исповеди или воспоминаний героя о совершенном им убийстве. Не был ли этот замысел — вести повествование от имени героя, в виде его дневников, — подсказан пресловутыми воспоминаниями Ласенера? Английский литературовед Ф. Д. Стед видит здесь параллель. Он пишет: «Порой мемуары Ласенера предвосхищают мытарства Раскольникова в кошмарной нищете Петербурга».

Однако, прежде всего Достоевского привлек в деле Ласенера нравственно-психологический аспект преступления.

Но Ласенер был французом, продуктом французской культуры, французской истории. Для писателя было нелегкой задачей преобразовать тот образец западного нигилизма, который он видел в Ласенере, в явление чисто русское. В конце концов он выбрал лишь несколько черт характера Ласенера, но характер Раскольникова и его развитие пошли совершенно по иному пути.

На первый взгляд, Ласенер и Раскольников имеют немало общего. Оба — одаренные молодые люди, получившие образование, обреченные на нищету и обуреваемые навязчивым желанием властвовать. Оба находятся под влиянием Наполеона и Руссо. Оба — выходцы из провинциальной семьи. Оба бросили занятия в университете. Оба — неверующие, враждебно настроены по отношению к обществу, поражены цинизмом. Обоими руководит жажда мщения. Ласенер пишет трактат «О тюрьмах и карательной системе во Франции». Раскольников сочиняет статью «О преступлении». Оба чрезвычайно горды, но под этой гордостью и надменностью скрывается ощущение собственной неполноценности. Ни один из них не думает о самоубийстве. Оба точно и ясно дают показания, «не запутывая обстоятельств, не смягчая их в свою пользу, не искажая фактов», и оба принимают свое наказание.