Кровавая луна (ЛП)

Как будто по молчаливому согласию они закрыли тему. Харри спросил о Герте. Катрина рассказала о нём, но у Харри всё ещё было ощущение, что она что-то скрывает. Наконец в разговоре наступило затишье. Было десять часов, когда Катрина вместе с ним спустилась по ступенькам в сад за домом, чтобы выбросить два пакета мусора в ведро. Когда он открыл ворота и вышел на улицу, она последовала за ним и крепко обняла. Он чувствовал её тепло. Как и в ту ночь. Но знал, что то был один единственный раз. Когда-то между ними было притяжение, физическая химия, которую ни один из них не отрицал, но оба понимали, что это будет глупой причиной разрушить то, что было у каждого с их партнёрами в то время. Но хотя теперь прошлые отношения были уничтожены, уничтожено было и это притяжение. И пути назад к этому сладкому, запретному возбуждению уже не было.

Катрина вздрогнула, отпуская Харри. Он видел, как она вглядывалась в улицу.

— Что-то не так?

— О, нет.

Она скрестила руки на груди, казалось, её бьёт дрожь, хотя вечер был тёплым.

— Послушай, Харри.

— Да?

— Если хочешь… — Она сделала паузу, перевела дыхание. — Можешь посидеть с Гертом как-нибудь.

Харри посмотрел на неё. Медленно кивнул.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — сказала она и поспешно закрыла за собой ворота.

Харри выбрал долгий путь до дома. Через Бислетт и Софиесгате, где он когда-то жил. Мимо «Шрёдера», с его выкрашенными коричневой краской стенами, который однажды было его убежищем. До вершины Сент-Хансхаген, откуда открывался вид на город и Осло-фьорд. Ничего не изменилось. И вместе с тем изменилось всё. Пути назад не было. И не было пути, который не вёл бы назад.

Он думал о разговоре с Рё и Кроном. В котором он попросил не сообщать СМИ о той сделке, что они заключили, прежде, чем он поговорит с Катриной Братт. Объяснив им, что шансы на взаимное сотрудничество увеличатся, если Братт будет считать, что у неё было право вето на решение Харри работать на Рё. Харри описал, как в его представлении будет развиваться разговор с Катриной, как она сама найдёт веские аргументы в пользу того, чтобы он взялся за дело, прежде чем согласиться. Они кивнули, он подписал. Харри услышал, как церковный колокол вдалеке отбивает время. Ощутил вкус лжи во рту. Он уже знал, что это не в последний раз.

Прим проверил время. Скоро полночь. Он чистил зубы, притопывая ногой в такт песни «Oh! You Pretty Things» Дэвида Боуи и глядя на две фотографии, которые он прикрепил скотчем к зеркалу.

На одной была изображена Женщина, красивая, хоть и не в фокусе, но всё же это была лишь бледная имитация. Потому что красота её была не той, что можно запечатлеть в застывшем моменте. Было что-то, что она излучала, в самих движениях её тела, в совокупности того, как одно выражение лица, слово или смех сменяло другое. Изображение было похоже на одну-единственную ноту, вырванную из произведения Баха или Боуи, оно не имело смысла. Тем не менее это было лучше, чем ничего. Но любить женщину, какой бы сильной любовь ни была, не означает, что ты владеешь ею. Поэтому он дал себе обещание перестать следить за ней, перестать изучать её личную жизнью, как если бы она была его собственностью. Он должен научиться доверять ей, без доверия будет слишком много боли.

На другом фото была женщина, которую он трахнет до выходных. Или, если быть более точным, женщина, которая трахнет его. А затем он убьёт её. Не потому что хочет, а потому что должен.

Он прополоскал рот и пропел с Боуи слова, что все кошмары явились сегодня, и, кажется, они собираются здесь задержаться.

Затем он прошёл в гостиную и открыл холодильник. Увидел пакет с тиабендазолом. Он знал, что мало выпил его сегодня, но если он выпьет за раз слишком много, у него начнутся боли в животе и рвота, возможно, из-за того, что это ингибирует цикл лимонной кислоты. Хитрость заключалась в том, чтобы регулярно принимать небольшие дозы. Он решил не принимать его сейчас, оправдав себя тем, что уже почистил зубы. Вместо этого он достал открытую банку с надписью «Мотыль» и подошёл к аквариуму. Высыпал в него пол чайной ложки содержимого — в основном личинок комаров, — которое плавало на поверхности воды, как перхоть, прежде чем начать тонуть.