Кровавая Мэри

Алина была заочно влюблена в режиссёра Стивена Спилберга: по десять раз смотрела каждый его фильм, вырезала его фотографии из всех газет и журналов и клеила их в альбомы. Однажды её отсняли в рекламном ролике Интуриста, похвалили за фотогеничность, и она стала мечтать о карьере киноактрисы, надеясь, что когда-нибудь её пригласит сниматься сам Спилберг!

Зная об этом, Борис составил письмо от имени Спилберга, адресованное Алине, в котором тот сообщал, что увидел её в рекламном ролике, давно искал именно такой типаж, поэтому просит её прилететь в Голливуд для собеседования. Это письмо, переведенное на английский, он передал приятелю в Лос-Анджелес с просьбой вложить его в американский конверт и отправить в Москву из Голливуда с обратным адресом офиса компании Спилберга.

Чтобы у Алины не возникло никаких подозрений, письмо было направлено в Интурист. Но Алина и не думала сомневаться. Она примчалась, радостная и счастливая, показала письмо и стала просить прощение за то, что вынуждена его покинуть. Борис, ещё более счастливый, чем она, устроил ей такое прощание, был так страстен и нежен, что она даже заколебалась: а может не ехать?.. Понимая, что перестарался, он патетически произнёс: «Ты не имеешь права подводить Спилберга, наносить ему такой моральный удар!», и даже свои последние деньги отдал ей на билет, правда, в один конец.

Алина улетела и долго не возвращалась. Потом стали доходить слухи, что благодаря своему английскому языку и армянскому темпераменту ей удалось пробиться к Спилбергу. Она показала ему письмо и все альбомы с его фотографиями. Над письмом он посмеялся, а альбомы его растрогали. Он велел сделать фотопробу, а затем, отснял её сперва в массовке, потом в маленьком эпизодике и пообещал в следующем фильме дать небольшую роль. Теперь она всюду представлялась как любимая актриса Спилберга. Через год прилетела повидать родных, прибежала к Борису с коньяком и подарками, благодарная за этот розыгрыш, который круто изменил её судьбу. Она похорошела, в ней появился заморский шарм — он попытался затащить её в постель, но уже не удалось: она вся была переполнена Спилбергом!

Борис не рассказал Тине о том, что сегодня его по телефону разыскала Юля, очень взволнованная, и просила обязательно повидаться, чтобы сообщить что-то важное. Он обещал приехать после совещания у шефа. Тину решил не брать: с женщинами надо разговаривать один на один, тогда они более откровенны.

Юля встретила его на пороге дома, чувствовалось, что она его ждала. На сей раз, она была в чёрной юбке и чёрном свитере, который, наплевав на траур, вызывающе обтягивал и обрисовывал её роскошную фигуру. Она была возбуждена, глаза лихорадочно блестели — Борис понял, что она изрядно выпила.

Юля привела гостя в кабинет покойного Бурцева, закрыла дверь, поставила перед ним фужер и на треть опорожненную бутылку виски.

— Пейте!

— Потом. Сперва расскажите, что стряслось?

— Ая выпью!

Налила себе и выпила залпом.

— Так в чём же всё-таки дело?

— Меня убьют.

— Почему вы так решили?

— Я беременна. У меня будет сын.

Он несколько секунд молчал, переваривая неожиданную информацию. Потом спросил:

— Бурцев это знал?

— Я от него скрывала.

— Почему? Мне кажется, если б он знал, он бы молился на вас!

— До родов — да. А потом бы отнял его, а меня бы загнал куда-нибудь в Сибирь или просто убил… Я ему не нужна, ему и сын не нужен — ему нужен был наследник его империи. Упустив старшего, он бы младшего растил сам, по своему образу и подобию…

— На что вы надеялись?

— Что он меня раньше выгонит и не узнает. А сейчас… Сейчас я внутренне ощущаю какую-то опасность.

— От кого она исходит? От Дуклера?

— Да что вы! Давид никогда не поднимет на меня руку.

— Почему вы так уверены?.. Он ведь всё время рвался к акциям Бурцева.

— Эх, детектив, детектив!.. Копаетесь, разбираетесь, а так ничего и не поняли!.. Это же ребёнок не Олега, а Давида. Удивлены?… То-то!.. Видите, как мы с ним удачно маскировались. Дуклер — первый мужчина, которого я полюбила не за деньги, не за подарки, а по-настоящему! Он для меня и отец, и друг, и любовник. Каждая наша встреча была, как в последний раз, если б Олег узнал, убил на месте, и его, и меня… Я чувствую, что опасность грозит не только мне, но и Дуклеру.

— Что вас наводит на эти ощущения?

— Многое. Например, позавчера мужской голос по телефону потребовал, приблизительно, следующее: «Если хочешь жить, убирайся, сучка, со своим недоноском»!

— Кто мог узнать о вашей беременности? Вы кому-нибудь говорили об этом?

— Только маме, по телефону.

— Кто-нибудь мог подслушать?

— У нас в доме никого, кроме горничной, а она — полная идиотка. И потом, я говорила не напрямую, а намёками, очень обтекаемо. но мама сразу поняла, обрадовалась.

— Вы сказали, что вас беспокоит многое — что ещё?

— Я знаю, что вчера адвокат в узком круге родственников огласил завещание Олега. Сразу после этого Арнольд примчался ко мне и предложил с ним расписаться: он тоже пронюхал про мою беременность и решил так приобрести готового сына. Мол, родишь. поживём пару лет и разбежимся, а наследство — пополам.