Кровавая месса

— Возможно, мы напрасно сразу начали обращаться с ним как с королем. Естественно, что и он с этого момента видел в нас только слуг. Симон вел себя с ним совершенно иначе. Для него это был обычный ребенок, и он учил его так, как учат детей из народа. Неудивительно, что мальчик растерялся. Вполне вероятно, что башмачник поил его только затем, чтобы Людовик забыл как можно быстрее прекрасное вчера и стал таким же, как сам Симон. А эти «новые слова», о которых говорил Людовик… Я уверена, что Симон научил короля ругаться. Вы должны радоваться, что мальчик не продемонстрировал свое умение перед нами.

— Возможно, вы правы. Но не стану скрывать от вас, что первое впечатление меня разочаровало. Скажите, когда вы укладывали его спать, он что-нибудь спрашивал о родителях?

— Нет. Но я не сомневаюсь, что мальчик все знает об их судьбе. Этот ужасный Симон вряд ли лишил себя удовольствия сообщить ему об этом. К тому же он мог добавить, что он и Мари-Жанна будут теперь его родителями.

— И это любимый сын несчастной королевы! — процедил де Бац сквозь зубы. — Неужели Людовик уже забыл ее? Вспомните, во время процесса над Марией-Антуанеттой он подтвердил все самые страшные обвинения против собственной матери!

— Неужели вы ничего не понимаете?! — с возмущением воскликнула Лаура. — Да этому ребенку просто было отчаянно страшно! Он так боялся, что подтвердил бы в тот момент что угодно. Не забывайте, что, когда его разлучили с матерью, Людовик три дня плакал и требовал, чтобы она пришла! Кто знает, вдруг сапожник бил его, чтобы заставить замолчать, а потом утешал на свой лад? Жан, он всего лишь ребенок, слишком рано познавший ужас и страдания. Я не сомневаюсь, что он замкнулся в себе, пытаясь защититься. И потом, маленький король не знает никого из тех, кто участвовал в его похищении. Ему надо дать время…

Барон вдруг резко повернулся, обнял Лауру и зарылся лицом в ее волосы.

— Дорогая моя, возможно, я груб и несдержан, но вы должны простить меня. Я ничего не знаю о нем, о его характере, а ведь этот мальчик — мой король! С ним я связывал все мои мечты и надежды… Людовик XVII принадлежит истории, и мне так хочется, чтобы он был этого достоин!

— Тогда послушайте меня! Дайте мальчику возможность прийти в себя, а главное — верните ему семью, которую он мог бы любить!

Де Бац тяжело вздохнул.

— Любовь непозволительная роскошь для королей. Если бы мальчик по-прежнему жил сейчас в Версале, его бы уже передали на воспитание мужчинам. У него были бы гувернер, наставники, свой двор… и с отцом он виделся бы намного чаще, чем с матерью. Мне бы очень хотелось, чтобы Людовик снова почувствовал себя наследником престола — ради счастья народа и величия Франции.

Лаура осторожно отстранилась.

— Не стоит строить далеко идущие планы и торопиться. Мальчик должен подрасти. Кому вы намерены отдать его на воспитание?

— После смерти королевы у меня не осталось выбора. На Джерси его везти нельзя. Остров наводнили шпионы графа Прованского, и я опасаюсь Питта.

— Но вы все-таки намерены увезти короля из Франции?

— Если бы я послушался совета полковника Свана, корабль капитана Клафа увез бы Людовика в Бостон. Но там он оказался бы отрезанным от своих сторонников и очень скоро забыл бы о собственном предназначении. Нет, мальчик должен остаться в Европе, но его необходимо спрятать, чтобы его дяди дали ему время подрасти. Они представляют для него не меньшую опасность, чем Робеспьер. Так что я намерен отправиться в Англию.

— К леди Аткинс?

— Скорее всего нет. Боюсь, она будет так счастлива и горда, что созовет всех своих друзей и знакомых, чтобы они полюбовались на такое сокровище! Благодарение богу, у меня в Англии есть еще друзья. Например, герцогиня Девонширская. Это удивительная женщина. Она очень любила королеву, в ее огромном замке, вдалеке от Лондона, мальчик сможет отдохнуть. Но мы не будем задерживаться там надолго: оттуда я собираюсь отправиться в Голландию, а затем в Германию, где я передам наследника престола принцу Конде. Принц знает цену графу Прованскому и не доверяет ему. Он сумеет защитить мальчика. И что наиболее ценно, Людовик будет жить совсем близко от границы с Францией.

— Но зачем же делать такой крюк?

— Иначе нельзя. Только так можно запутать следы.

— А вы останетесь с ним? — с грустью спросила Лаура.

— Не думаю. У меня здесь слишком много дел. Я должен спасти принцесс, да и Конвент еще не уничтожен.

И все-таки Лаура была разочарована. Итак, Жан не расстанется с мальчиком в Нормандии, он уедет на долгие месяцы… При этой мысли Лаура почувствовала, что решимость покидает ее, а на глаза наворачиваются слезы. Пытаясь их скрыть, она присела возле камина на низенькую скамеечку и начала ворошить угли кочергой. Жан встал рядом с ней на колени.

— Когда я вас снова увижу? — спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно и не дрожал.

— А ведь вы любите меня… — задумчиво сказал барон, не отвечая на ее вопрос; его пальцы нежно коснулись ее щеки.

Лаура подняла на него глаза.

— Разве вы этого не знали?

— Мне так хотелось услышать от вас эти слова!

— Вы станете счастливее?