Кровавая пасть Югры

Затем слышался окрик конвойного: «Ну чего рты раззявили! А ну, пошёл, пошёл!!» И люди шли. Подгоняемые более волками, нежели штыками. Блатные отбирали у «мужиков» последнюю птюху (кусочек) хлеба. И, если у кого на этапе обнаруживался «подогрев» в виде еды или одежды, то всё это почти целиком переходило паханам и фраерам. Пытаясь сопротивляться, «мужики» не из блатных получали «перо в бок», то есть финку или заточку. Раненый и ослабший упав, почти сразу исчезал в пастях стервятников. Тайга оглашалась следующим душераздирающим воплем. Весь путь этапируемых был усеян костьми. Смерти на этапе списывались. Случалось на станциях пересылки охрана смеха ради и «для отчёта» (принял столько-то, сдал одинаково) прихватывали пьяных и бродяг.

Итак, заключённые постигали сотни вёрст до своей зоны. Нередко прибывший этап осуждённых делили на несколько зон. Оставшиеся уходили ещё дальше к Полярному кругу. Кто-то вернётся назад…

Второй, последний побег Щербатый сделал из зоны, коих в Забайкалье не счесть. Путь одолел немалый. Самое трудное осталось позади. Теперь ему любой ценой следовало одолеть свой последний этап, но уже к вольной жизни. Так что волю, он почти осязаемо, почти болезненно чувствовал. Сидящий у костра говорил нарочито откровенно, как бы бахвалился. Самые кровавые эпизоды чуть ли не смаковал. Теперь, как ему казалось – всё позади. Да и возраст: месяц назад гражданину Сивкову минуло пятьдесят. Если что осталось от жизни, то огрызок лет в двадцать, не более. Рудники и лесоповал здоровье вряд ли укрепляли.

Война для зеков была не менее смертоносной, чем на фронте. Полегло не меньше, чем от пуль на фронте. А потом, если и были разнарядки от ИТУ на передовую, так туда брали далеко не всех. Хотя никто от них не скрывал, что направляют в штрафбаты. А там, ясное дело: «Смыть кровью преступления перед Родиной или умереть!» Многие, отчаявшись терпеть голод и постоянные издёвки от режима, просились на фронт. Но лес тля фронта был ценнее их жизней.

Теперь всё продумано: следов и свидетелей не оставлять. Хватит «толкать порожняк» и сюсюкаться. Ещё год – полтора в лесхозе, а лучше в экспедиции – там можно выправить нормальный документ, пока достанет тот, что припас в схроне. А в воровском общаке ему причиталась приличная сумма. Да в заначке «закурковано» тоже немало. Там же хранилась «ксива» – документы, по которым он «трудился в условиях Крайнего Севера», так, что безбедная старость ему обеспечена. Хватит «рога мочить» (сидеть срок) по зонам и тюрягам. И будет он по блатным понятиям – «прошляком», вышедшим из дела честным вором.

Для себя он всё решил, и моя персона его интересовала не более чем мышка кошку. А скорее как пресловутая «корова» или «кнсерва» для съедения при коллективном побеге ЗЭКов из глухоманного пенитенциария, что на языке юристов и есть та самая «зона». «Корову» вели с собой изначально как соучастника побега, но резали и свежевали для съедения при необходимости. На роль «коровы» предполагали кандидата ещё при подготовке побега. Случалось, что и подкармливали «для привеса». Кровь и мясо убиенного затаривали в рацион оставшихся «паханов» для поддержания сил и продления задуманного маршрута.

В любом случае по замыслу Щербатого мои запасы и оружие доставались ему. А карабин позволит достать нехитрую одежонку с любого таёжника. Теперь уж его план не должен сорваться. Это был последний шанс выбраться живым и дожить оставшиеся годы на воле. И он перегрызёт горло любому, кто окажется на пути.

Ещё в первые полтора, относительно снежных месяца побега, свою доля зоновских «коров» – «консерв» была съедена. После такого дележа «трапезы» по не писаному закону уголовников все расходились. Побег продолжали в одиночку. Всё просто: уж больно велик был соблазн превратить оставшегося попутчика в очередную «консерву» уже втихую. Слышал я об этих «традициях», а по-сему держался как мог настороже. Мирон у разведённого накануне мной костра, я же, пристегнувшись ремнём к суку дерева.

Тогда я сидел, устроившись на лапнике лиственницы. Там же было собирался поспать. Но «соседство» напрочь исключало любую попытку сделать это. Поэтому, слушая Щербатого, меня одолевало желание сделать ВСЕГО один выстрел ему в голову и заснуть тут же у пахучего ствола.

Ночевка воочию с незримым доселе «попутчиком», пусть не лучшим образом, была первая за двое суток. Чужого поблизости учуял мой верный пёс Шайтан двумя днями раньше. По поведению пса было понятно, что неподалёку чужой ЧЕЛОВЕК. А это означало, что спать подле костра уже опасно: весь на виду. Для лихого встречного в урмане это с руки: можно и камнем убить жертву, если нет ружья. Умная собака примостилась в кустах у моей лиственницы. Я же карабин повесил на шею. Патрон загнал в патронник: клацаний затвором не потребуется. Остаётся в случае чего лишь нажать на курок.