Кровавая плаха

В августе он отправился в Любань: отец, все чаще недуживший, позвал сына помочь ему в торговых делах. Вернулся Николай домой недели через две. Ольга Козлова, увидав хозяина, не выдержала, расплакалась. Николаи настойчиво стал допытываться причин ее огорчения. Тогда Ольга призналась:

— Валентина поселила в доме Ваську Ладугина…

Николай почувствовал, что земля под ним зашаталась.

— Ну и что? — спросил он сдавленным голосом.

Кухарка, ткнувшись носом в плечо хозяина, разрыдалась:

— Совсем бесстыдной стала Валентина… Не таятся, людей даже не стесняются. Васька и сейчас у нее. Пользуются моментом, так как вы и Анна Петровна в Любань уехавши.

На лестнице часто застучали шаги. То дворник в щегольских лаковых сапогах, в тройке и кубовой рубахе, что-то непринужденна насвистывая, спешил к выходу.

Увидав Николая, он сдернул с головы картуз с блестящим коротким по моде козырьком, осклабился:

— Наше вам с кисточкой!

— Ты что тут делаешь так поздно? — с трудом сдерживая волнение, спросил Николай.

— Так это барыня приказала мне мадеры принести. Вот я и сбегал до лавки Трохиных, купил-с!

Буравя взором дворника, Николай с угрозой в тоне выдавил:

— Чтоб я тебя, подлеца, в своем: доме больше не видел. Пользуешься слабостью Валентины Даниловны к хмельному? Пошел, сукин сын, вон!

— Я вам не какой-нибудь крепостной! — начал выламываться Василий. — Я человек вольный…

В этот момент из своей каморки появился истопник Федор Морозов. Стукнув деревяшкой по полу, он шагнул к Василию и вдруг цепко ухватился за его ухо, безжалостно крутанул его. Дворник дико взвыл.

— Ты, шельмец, думаешь скрыть свои проказы? Подлец ты и брандахлыст! Будешь еще блудить?

— Ой, больно! Больше не буду… Ай!

— Пошел отсюда! Всякая тварь портит жизнь хорошему человеку.

Василий выскочил на крыльцо, потирая распухшее ухо.

Тяжело ступая, Николай вошел в спальню. Жена лежала навзничь на широкой кровати и пьяно улыбалась:

— Кто пришел! Я завсегда рада… хочу!

…С первым поездом Николай уехал в Любань.

Родная могила

Прошло еще два года. Валентина вскоре после размолвки приезжала к мужу в Любань и вымолила прошение. Она обещала исправиться и в доказательство серьезности намерений приводила страшные клятвы.

Николай, дороживший семьей, вновь простил блудливую супругу. С год они жили мирно. Именно в этот период Валентина родила второго сына. Казалось, семейная радость наконец поселилась в доме Кашиных, что на Саблинской улице.

Но дела опять позвали Николая в Любань. Отец его в те дни — речь идет о весне 1901 года — жил в Петербурге. В конце марта он сильно простудился и 1 апреля умер.

Похороны пришлись на 3 апреля. Хоронили на Митрофаньевском кладбище. Было тепло, пахло первой зеленью. Сырая кладбищенская земля жвакала под ногами. Возле церкви с протянутыми руками стояла серая нищая братия. Федор Морозов наделял каждого гривенником. С этой целью накануне наменяли по лавкам мелочь. Целую телегу парниковых цветов, чтобы выложить ими путь к последнему приюту хозяина, привез Прохор. Заходившуюся в рыданиях Анну Петровну вел под руку сам весь зареванный Николай. Любопытные старушки, без которых не обходятся ни свадьбы, ни похороны, судили: сколько же капитала отошло молодому хозяину? И еще, что на помин души Иван Ивановича будут щи с головизною, оладьи или блины со сметаной и гороховый кисель. Вспомнили и то, что когда хоронили отца нынешнего покойника, то нищим роздали по полтиннику.

Батюшка, весь прозрачный от старости, высоким голосом начал читать молитвы. Дьячок размахивал кадилом.

Запел хор: «Со святыми упокой…»

Гроб с телом Ивана Ивановича на полотенцах внесли в склеп и поставили в свежеприготовленную из красного W обожженного кирпича усыпальницу.

Потом были шумные поминки. Дом Кашиных наполнился купцами, чиновниками, монахами, бедными родственниками с обеих сторон, да и просто неизвестными людьми. Кому не хватило места за столом, ждали своей очереди. Нищие, которые сопровождают каждые похороны, остались во дворе — эти знают свое место.

Водка лилась щедрой струей, и с каждой чаркой печаль отходила, как это всегда бывает на наших поминках, все дальше и дальше.

Валентина после долгого воздержания опять напилась до бесчувствия. Под кривые усмешки гостей ее под руки повели в спальню. Она шла, шатаясь и выкрикивая скабрезности.

Николай был мрачен: угнетала его и смерть любимого отца, и тяжелые предчувствия. Почему-то вспомнилось отцовское предупреждение против брака с Валентиной.

Труп в спальне

Когда за полночь гости разошлись, Николай вдруг почувствовал небывалое отвращение к жене. Он пришел в каморку к Федору Морозову, к которому с детских лет испытывал теплые чувства, и излил наболевшую душу:

— Мне, Федор, так нынче тяжко, а Валентина, словно свинья, напилась. Будто это не отец мой умер и не в доме его сидим, а где-нибудь в трактире… Как она не понимает!

— Эх, хозяин, напилась кума, так рехнулась ума!

— Я, пожалуй, у тебя лягу!.

— Вот-вот, хорошо! На мою постельку, сейчас вам белье свежее принесу. А я у Прохора хорошо высплюсь, мы друзья с ним.