Именно тогда Натаниэль заметил Мартина, невысокого, коренастого сокамерника Криса, стоящего рядом с кроватью с каким-то самодельным ножом в руке. Сосед бросился на вампира, размахивая им с огромной силой, уверенный, что одержит победу.
Натаниэль остановил руку Мартина в воздухе. Воздействуя только разумом, он медленно повернул ее, направляя нож к лицу самого Мартина, и дал заключенному мощную команду, используя всю силу своего голоса – темные интонации абсолютной власти.
– Мартин, ты используешь это лезвие, чтобы сейчас выколоть себе левый глаз, но оставь правый нетронутым, чтобы не пропустить, как Крис с тобой прощается. Я ведь знаю, как ты любишь смотреть на страдания других.
Глаза Мартина расширились от ужаса, когда он понял, что больше не контролирует свою руку, а сердце Криса пропустило несколько ударов, прежде чем начало биться снова, как тяжелый барабан в оркестре, так громко, что, казалось, было слышно на другом конце камеры... его грудь резко сжалась, словно в тисках.
Натаниэль с отвращением покачал головой.
– У тебя действительно нет сердца, верно, Крис? Я разочарован, – он вздохнул. – Тогда, конечно, ты не будешь возражать, если я его просто вырву, не так ли?
Он вытянул руку перед лицом Криса и медленно позволил своим ногтям превратиться в острые когти, пока все пять не оказались прямо перед испуганным взглядом заключенного.
Крис стал призрачного оттенка белого, и его полные слез глаза закатились от ужаса.
Прорываясь без усилий через наружный слой оранжевого комбинезона, Натаниэль начал медленно вырезать круг на груди мужчины – чуть выше жалкого, слабого органа.
– Это за Эшли, – сказал он, отрезая его сосок и кидая в Мартина, который теперь просто неконтролируемо содрогался, неустанно вырезая собственный глаз, и темная кровь лилась из его глазной впадины, пачкая искаженное в агонии лицо.
– А это за Шейлу, – продолжил он, делая глубокий вертикальный разрез от груди Криса к животу, а затем просунул руку внутрь и отломал ребро. Оно сломалось, как тонкая куриная косточка, и Натаниэль бросил его в другой конец камеры. – А это за Лизу...
Он продолжал, имя за именем, ребро за ребром, пока не устал от игры, и, наконец, со светящимися диким оттенком красного глазами, с растущей угрозой в зрачках, потянулся внутрь всеми пятью когтями и вырвал бесполезное сердце.
Он поднял его перед лицом Криса, и оба заключенных с ужасом наблюдали, как вырванный орган продолжает биться.
– А это за меня.
Натаниэль зашипел от удовольствия, а затем склонил голову, длинные иссиня-черные волосы упали вперед каскадными волнами тьмы...
И он пил.
Пил, пока в теле не осталось ни единой капли крови, а потом медленно повернул голову в сторону, и дьявольская ухмылка прокралась на его залитые кровью губы.
– Как хорошо, что ты дождался своей очереди, Мартин. Я прошу прощения, что заставил тебя ждать. Теперь давай посмотрим на этот глаз.
Натаниэль спустился с верхней койки и склонился над изувеченным лицом, изучая работу Мартина.
– Я думаю, сойдет и так, – он усмехнулся.
Выпрямившись, он небрежно прошагал в другой конец камеры, прислонился к стене, и, скрестив руки на груди, отпустил Мартина от паралича, чтобы позволить ему несколько задушенных хрипов и стонов. Это не имело никакого значения – мужчина был слишком испуган, чтобы кричать, и испытывал слишком сильную боль, чтобы оказать стоящее сопротивление.
Натаниэль покачал указательным пальцем вперед и назад, будто выговаривая ему.
– А теперь, Мартин, у тебя ведь на самом деле не должно быть здесь ножа, не так ли?
Мартин покачал головой, оставшийся у него глаз остекленел от страха.
– Тогда, возможно, тебе стоит отложить его в сторону.
Глаз Мартина расширился. Не в силах унять дрожь, он попытался отойти от вампира, но покорно наклонился к нижней койке и собрался положить нож под тонкий матрас.
– Не туда, – прошипел Натаниэль.
Мартин замер. Испугавшись. Не понимая.
– Ты ведь совратитель малолетних, верно? Ты ведь любишь молоденьких мальчиков?
Мартин затрясся, а его рот формировал слово «пожалуйста» снова и снова, вымаливая свою жизнь.
Натаниэль вздохнул.
– Как бы это сказать? – его темные глаза встретились с взглядом Мартина. – Почему бы тебе не засунуть его... туда, куда ты так любишь засовывать кое-что другое? – он посмотрел на заключенного, а затем отвернулся, не желая лицезреть это отвратительное действо.
Мартин послушно сунул зазубренный, окровавленный нож глубоко в свой задний проход и взвыл в агонии.
– Ты же находишь такие пытки приятными, правда? – Натаниэль поморщился. – Должен признать, я этого не понимаю, но каждому свое...
Мартин упал на пол, корчась от боли и рыдая как ребенок.
Натаниэль махнул рукой, чтобы заставить его замолчать, и закатил глаза.
– На уязвимых всегда охотятся слабейшие вашего вида. Ты мне отвратителен. Я больше не желаю играть, – его лицо стало жестким и жестоким. – Так что ползи ко мне, как животное, которым ты и являешься, – он прошипел свои следующие слова со злобой. – Ползи ко мне, Мартин, и приветствуй свою смерть.