Кровавая весна

Странный треск донесся сверху и заставил меня замолчать и задрать голову в диком испуге, что мы прозевали врагов и они уже взобрались на стену.

Тревога оказалась преждевременной. Меня перепугала крупная птица, тяжело летающая кругами над нашим внутренним двором и непрестанно издающая странные щелкающие звуки.

— Что за… — зло выдохнул я.

— Глухарь! — пораженно выпалил Тезка, впервые нарушив молчание. — Глухарь! Здоровый! Еле летит!

— Глухарь, — подтвердил Литас, хватаясь за лук. — Мясо! Вот дурак, сам в кухонный горшок просится!

— Стой! — рявкнул я и тут же прокричал то же самое, увидев, как из пристройки словно горох высыпали дети и подростки, прихватившие с собой камни и пращи, а кое-кто и луки. — Не стрелять в птицу! Не стрелять!

— Мясо же, господин! — поразился моему птицелюбию тезка. — Дать улететь?!

— Да вы на лапу его смотрите! — буркнул я, неотрывно глядя на кружащую над нашими головами большую птицу. — Привязано что-то! Ослепли, что ли? Литас! Пока кружит — не стреляй. Если улететь вздумает, тогда сразу роняй птаху!

— Не сомневайтесь, господин! — уверил меня охотник, злобно потрясая кулаком гомонящим детям, прямо-таки жаждущим подбить птицу. — Не промахнусь!

Птица не улетела. Сопровождаемая нашими взглядами птаха сделала еще несколько кругов, тяжело хлопая крыльям и щелкая, а затем внезапно спикировала прямо на толпу вышедших из пристройки людей и буквально плюхнулась на голову тощего нескладного паренька.

— Стефий! — буркнул Рикар, срываясь на бег.

— Просто великолепно! — процедил я. — И как это понять, Литас? Отдельная почта для сотрудников церкви?

— Чегось, господин? Ни слова не понял, уж простите!

Отмахнувшись, я торопливо зашагал к пристройке, Литас зашагал рядом. Сделал несколько шагов, и в этот момент Стефий высоко подпрыгнул и, замахав уже развернутым «глухариным» посланием, возбужденно закричал, чуть ли не приплясывая:

— От святого отца! От отца Флатиса послание! — зажатый у него подмышкой глухарь радостно токовал, полностью соглашаясь со сказанным.

— Та-а-ак… — протянул я. — Литас, глухари летуны хорошие?

— Куда там, господин! Это ж не голубь, вон какую задницу отожрал!

— Просто великолепно, — повторил я. — Просто великолепно… Стефий!

— От святого отца послание! — как заговоренный, твердил послушник отца Флатиса. — От него родимого!

— Стефий!

— Да, господин! — опомнился парнишка.

— Послание личное? — осведомился я. — Или всем нам?

— Вроде как для всех, господин… — взглянул Стефий на трепещущий на ветру лист.

— Так дай его сюда! — Рикар выхватил лист, отвесил раскричавшемуся послушнику звонкий подзатыльник и зашагал обратно ко мне, не забыв проворчать: — Смотри, птицу не упусти, крикливый ты наш! Если улетит — тебя летать заставлю! Крепче держи! Двумя руками!

«Верно», — мысленно согласился я. Раз птица весточку от отца Флатиса принесла, значит, сможет и обратно отнести. Впрочем, примолкший глухарь не делал попыток вырваться. Сложил крылья и сидел смирно, посматривая по сторонам. Едва только письмо перешло к здоровяку, вокруг Стефия тут же образовалась толпа детишек, так и норовящих погладить птицу по голове или хотя бы дотронуться до перьев. Ну да, глухарь — это не курица, посолидней птица будет, на воле живет. На нашем столе они иногда бывали — в виде жареном и вареном, а вот живьем нет. Учитывая, что детей мы держим взаперти, в четырех стенах, не выпуская за пределы поселения, они сильно соскучились по привольной яркой жизни. А зимой и вовсе скука смертная — в морозное время особенно не погуляешь. От серых будней детей спасают только неисчислимые байки гоблина Горкхи, способного рассказывать их часами, да уроки Аллариссы вместе с редкими книгами, где есть картинки и веселые истории. Есть еще ежедневные упражнения с оружием, но весельем их не назвать, потому как что веселого в монотонном махании палкой?

— Господин… — тихий голос Рикара оторвал меня от раздумий, и я отвел взгляд от галдящих детей, к чьим голосам добавился веселый собачий лай. Шум был такой, что того гляди впавшие в спячку сгархи проснутся. Ну и пусть шумят да веселятся. Все лучше радостные крики, чем мертвая тишина.

— Что там? — вполголоса спросил я, принимая вложенную в тряпичный лоскут бумагу. — Из книги вырвано… Ну-ка…

Столь долго пропадавший неизвестно где святой отче не стал тратить слова на приветствия, невзирая на столь долгую разлуку с нами. Сообщение было коротким, сухим и лишенным малейших эмоций. Почерк четкий, написано без ошибок и витиеватых изысков.