Кровавая жатва

Я ушел вскоре после одиннадцати и без происшествий прибыл в гостиницу.

9. ЧЕРНЫЙ НОЖ

На следующее утро я проснулся с идеей. В Отервилле всего около сорока тысяч обитателей. Пустить здесь слух нетрудно. В десять часов я приступил к этой работе.

Я занимался этим в бильярдных, табачных лавках, подпольных кабаках, барах и прямо на улице — всюду, где обнаруживал хотя бы одного-двух праздношатающихся. Техника распространения была примерно такая:

— Спички не найдется? Спасибо… Идете сегодня на бокс? Я слышал, Айк Буш кувыркнется в шестом… Дело вроде верное: мне Шепот сказал. Да уж, все они такие…

Люди любят узнавать новость из первых рук, а в Отервилле руки Талера считались наипервейшими. Распространение шло гладко. Половина тех, кому я сообщил новость, старались разнести ее не хуже меня — просто чтобы показать, что они в курсе.

Когда я начинал, на Айка Буша ставили семь к четырем и два к трем, что он выиграет нокаутом. К двум часам ставки были уже равные, а к половине четвертого на Малыша Купера ставили два против одного.

Последняя моя остановка была в забегаловке, где я, поедая сандвич с горячей котлетой, подбросил новость официанту и двум посетителям.

Когда я вышел, то обнаружил, что у двери меня ждет какой-то человек. У него были кривые ноги, а длинная нижняя челюсть выдавалась вперед, как у кабана. Он кивнул и пошел рядом со мной, грызя зубочистку и искоса на меня поглядывая. На углу он сказал:

— Я точно знаю, что это туфта.

— Что? — спросил я.

— Да что Айк Буш продует. Точно говорю, туфта.

— Тогда что вам беспокоиться? Все ставят два против одного на Купера. Но ему не выиграть, если Айк сам не поддастся.

Кабанья челюсть выплюнула измочаленную зубочистку и осклабилась, показав желтые зубы.

— Айк сам мне сказал вчера вечером, что побьет Купера, а мне он врать не станет.

— Дружите с ним?

— Не то чтобы дружим, но он знает, что я… Слушайте-ка, это точно, что Шепот вам свистнул, по-честному?

— По-честному.

Он злобно выругался.

— А я-то последние тридцать пять монет поставил на этого гада Айка, поверил ему. Да мне ничего не стоит засадить его за то… — Он замолчал и стал смотреть вдаль.

— За что засадить? — спросил я.

— Есть за что, — сказал он. — Ну, ладно.

У меня возникло предложение:

— Если вы что-нибудь такое о нем знаете, может, потолкуем? По мне, все едино, выиграет Буш или проиграет. Но раз можно прищемить ему хвост, отчего бы не попробовать?

Он взглянул на меня, на тротуар, выудил из жилетного кармана еще одну зубочистку, сунул ее в рот и пробурчал:

— Вы кто такой?

Я назвался каким-то именем — Хантер, Хант или Хантингтон — и спросил, как его зовут. Он сказал, что его зовут Максуэйн, Боб Максуэйн, и что его в городе знают все.

Я сказал, что верю и так, и спросил:

— Так как же? Прижмем Буша?

Хищные огоньки зажглись у Максуэйна в глазах и тут же потухли.

— Нет, — выдохнул он. — Я не из таких. Я в жизни…

— Вы в жизни небось только и делали, что давали себя обдурить. Вам не придется ему показываться, Максуэйн. Скажите мне, что вы про него знаете, а я сыграю за вас.

Он задумался над моим предложением и облизнул губы. Зубочистка выпала и прилипла к пиджаку.

— Не выдадите меня? — спросил он. — Я местный, если это выплывет, мне крышка. И его не засадите? Просто заставите его драться как следует?

— Точно.

Он возбужденно схватил меня за руку и зашептал:

— Ей-Богу?

— Ей-Богу.

— Его настоящая кличка Эл Кеннеди. Два года назад в Филадельфии ребята из банды Ножичка Хаггерти обчистили банк «Кистоун» и замочили двух сторожей. Эл был с ними. Он не убивал, но разгон держал вместе со всеми. Эл тогда вообще ошивался в Филадельфии. Их всех замели, а он смылся. Вот почему он залег здесь в кустах. Вот почему не позволяет печатать свою карточку в газетах и афишах. Перебивается по мелочам, хотя сам из высшей лиги. Поняли? Этот Айк Буш на самом деле Эл Кеннеди, которого фараоны в Филли ищут за кистоунский разбой. Поняли? Он с ними вместе…

— Понял, понял, — остановил я эту карусель. — Теперь надо до него добраться. Как это сделать?

— Он ночует в гостинице Максуэлла на Юнион-стрит. Наверное и сейчас там, отдыхает перед рубкой.

— Чего ему отдыхать? Он же не знает, что ему придется драться. Хорошо, попробуем туда зайти.

— То есть как попробуем? С чего вы взяли, что я туда пойду? Вы же обещали, побожились даже, что я буду в стороне.

— Угу, — сказал я, — теперь вспомнил. Какой он на вид?

— Волосы черные, сам худощавый, одно ухо расплющено, брови срослись. Вряд ли вы его с ходу узнаете.

— Попробую справиться. Где вас потом искать?

— В бильярдной Марри. Так не продавайте меня. Вы обещали.

Гостиница Максуэлла была неотличима от десятка ей подобных на Юнион-стрит — узкий парадный вход, зажатый между витринами лавчонок, и обшарпанная лестница, ведущая в регистратуру на втором этаже. У Максуэлла регистратура была прямо в коридоре. Доска для ключей висела за деревянной стойкой, которую давно пора было покрасить. На стойке рядом с медным колокольчиком лежала грязная книга для записи постояльцев. Вокруг не было ни души.