Но меня словно парализовало все это, происходящее у меня на глазах, я стоял как в столбняке перед ненавистью этого человека, приготовившегося стрелять. Вдруг нотариус, должно быть, почувствовал наше присутствие. Он повел глазами в нашу сторону. Голубые глаза, такие голубые. Вот они, фамильные драгоценности! Поль вскинул руку. Тут я завопил:
— Не стреляйте же, ведь это и есть король!
Услышав мой вопль, нотариус кинулся к двери. Поль вне себя от ярости наставил револьвер на меня. Я был почти уверен, что сейчас мне достанется… Но тут Поля отвлек звук поспешных удалявшихся шагов: нотариус удирал.
Я не знаю, и никогда не узнаю, был ли мэтр Сакар и вправду отцом Поля. Но знаю одно — мой крик спас ему жизнь. Однако главное в том, что я хотел спасти жизнь Поля.
Мы возвращались вдвоем, шли рядом, сперва в полном молчании. Потом Поль спросил, как меня зовут.
— Как вы узнали?.. — запоздало удивился он.
Тогда я рассказал ему про альбом с фотографиями, где не хватало снимков младенца. Уже на первых своих фотографиях Поль предстает маленьким мальчиком.
— И они были сделаны в Женеве, — добавил я. — Я уж было подумал, что там вас усыновили и теперь вы занимаетесь поиском корней.
— Целых тридцать четыре года я не знал всей правды! — взорвался Поль. — А вы догадались, увидев несколько фотографий.
— Нет, бессознательно догадывались и вы сами.
Я рассказал ему о рисунке короля и королевы, который он сделал еще ребенком.
— Можете представить эту бедную чету Дюверней королем и королевой? Нет, вы думали о ваших родителях, о настоящих родителях… Но если б ваш сын не сказал мне, что вы увезли с собой шахматных короля и королеву, я бы, наверное, не понял, что именно вы разыскиваете.
— Я хотел взять с собой что-нибудь из дома, — объяснил Поль. — Думал, что больше туда не вернусь. И случайно увидел шахматы, в которые играл с Пьером. И я, ничуть не колеблясь, взял именно эти две фигуры!
Рука Поля мягко опустилась на мое плечо — а ведь за несколько минут до этого он мне едва его не вывихнул.
— Знаете, Нильс, чтобы вы поняли меня, вам самому нужно быть приемышем.
— Сироткой. Столько пространства для фантазии!
Когда я выстукивал на моем ноутбуке в заключение, что
— Расследования не будет, — махнул он рукой прямо с порога. — Все вернулось на круги своя, а мне не хотелось бы проявлять излишнюю нескромность из дружеских чувств к Франс.
Он так и шарил глазами вокруг себя. Было ясно, что его интересует не Поль. Его интересовал я.
— Всё этруски, только они, а? — и он тяжело навис над экраном моего компьютера.
— Ничего-то от вас не скроешь.
Инспектор взял в руки маленькую красную «Динки».
— А это — тоже этруски, а?
Потом поставил обратно. Он искал, он что-то искал здесь, в моем кабинете, на моих полках.
— Ну как там все прошло, в Швейцарии? — спросил я, чтобы отвлечь его внимание.
— Откуда вы знаете, что я был в Швейцарии? — озадаченно спросил он.
Как это было заманчиво…
— А это мой хрустальный шар. Я видел вас в нем, в обществе дежурной на ресепшене в отеле.
Бертье окинул меня уничтожающим взглядом, борясь с желанием снять с меня скальп, чтобы понять наконец, какие мысли роятся в моей голове. Ну что за удовольствие — подразнить таких типов!
— Она хотя бы, — спросил он уже почти в дверях, — «она» была ничего?
— Вы о ком? Дежурная?
— Цыпочка Поля Дюверня.
— О, лучше не бывает. Настоящая красавица!
Ах, что за красавица! Мята. Королева Мята, а я всего лишь ее слон. Когда-нибудь, в другом мире, я встречу ее, и мы устроим праздник в замке. Выходя, Бертье со всего размаху хлопнул дверью.
— А теперь, — вздохнул я, — надо закончить наконец этот чертов доклад!
Должно быть, я потому так люблю этрусков, что этот народ очень долго казался всем тайной: «Загадка этрусков!» Они для меня — воплощение самой человеческой природы, и вот бы разгадать эту загадку.
— Но люди сами по себе никакая не загадка, — возразила Катрин.
В тот вечер мы все собрались у родителей Жана-Мари Ашара, жениха Катрин. Там были Фредерик Рок, Франс и Поль Дювернь, инспектор Бертье с женой и еще много всяких гостей, которым Катрин поспешила представить меня как некоего ясновидящего мага, отчего мне сразу стало очень неловко. Мне и выступать на публике-то всегда немного неловко, если только говорить нужно не об этрусках или египтянах.
— Все зависит от того, как вы понимаете слово «загадочный», — ответил я Катрин. — Не все люди скрывают лица под шляпками с вуалеткой и черными очками, не прячутся, прижимаясь к стенам, и не меняют личность, словно рубашку. Однако у каждого найдутся озадачивающие черточки, определенные провалы в том, что касается прошлого, и иррациональные реакции. Мы представляем загадку для самих себя.