Кроваво-красные бисквиты

– Да не прикидываюсь я, просто у других нормальная служба, а у меня… – Меркурий махнул рукой.

– И у тебя нормальная служба. Ты сам ее для себя выбрал. Разве это был не ты, когда пришел ко мне, просил взять тебя в сыскную? Слезно просил…

– И ничего не слезно! – Кочкин сел к Фоме Фомичу боком и угрюмо уставился в стену.

– Чувствую, что тебе, Меркуша, отдохнуть надо. Вот найдем Скворчанского, и дам тебе отпуск. Поезжай куда-нибудь, развейся…

– Да вы уж который раз мне про отпуск говорите, а все не пускаете, все дела какие-то. В этот раз будет ровно то же, не видать мне отпуска!

– Ну, не надо таких мрачностей – не видать отпуска. Будет тебе отпуск! Будет, если, конечно, после того, как мы отыщем Скворчанского, не произойдет ничего срочного. Ну а если произойдет, то не обессудь!

– Вот и я говорю, не будет отпуска.

– Ладно, что-то мы с тобой не о том, вернемся к нашему разговору. Пить – это, конечно, нехорошо, даже плохо, но если этого требует дело, это не только не возбраняется, а приветствуется. Однако, признаюсь тебе, напоить майора нужно не для того, чтобы он нам что-то разболтал, а по другой причине…

– И что же это за причина такая? – снова развернулся к Фоме Фомичу чиновник особых поручений.

– Ты, надеюсь, помнишь о фотокарточке, которую нам показывал Шестаков?

– Помню!

– И помнишь куда он ее спрятал?

– Да, он сунул ее туда же, откуда, перед тем как нам ее показать, вытащил, – в саквояж.

– Так вот, нам нужно будет эту карточку заполучить.

– Нам… мне нужно будет ее украсть?

– Ну… – фон Шпинне поджал губы, – я, конечно, ценю простоту и ясность выражений, однако украсть – это слишком просто и слишком ясно, я бы назвал это тайным несанкционированным изъятием…

Кочкин вдруг насторожился, тихо встал, подошел к двери и, повернувшись к ней правым боком, прислушался.

– Что? – понизив голос, спросил начальник сыскной.

– Да нет, ничего, просто послышалось…

– Нет, ты выгляни в коридор, может быть и не послышалось, – настоятельно потребовал Фома Фомич. Кочкин, выполняя его просьбу, медленно открыл дверь. Шагнул через порог, посмотрел влево, затем вправо.

– Послышалось, – вернувшись на свое место, успокоительно сказал он. – А зачем нам эта карточка? – спросил Меркурий, продолжая разговор.

– Я скажу тебе, обязательно скажу, но чуть позже, есть одна мысль, но ее нужно проверить…

– Хорошо, карточку так карточку. Все сделаем в лучшем виде!

– С этим мы решили, я о фотографии. Теперь давай еще раз попытаемся все вспомнить и увидеть полную картину. Начнем с самого начала. Городской голова, ну, разумеется, будущий городской голова Татаяра Скворчанский служит в артиллерийском полку, расквартированном в уездном городе Сорокопуте. На дворе стоит 1869-й, нет, 1868 год, приблизительно, конечно. В жизни молодого офицера происходит событие. Мы не знаем в каком месте, при каких обстоятельствах он знакомится с Глафирой Прудниковой – купеческой дочкой. Девица, как мы смогли узнать, с историей. Она до знакомства со Скворчанским успела с кем-то спутаться, забеременеть, выносить и родить ребенка, мальчика, которого у нее, во избежание огласки и позора, забрали и отдали в Шаповалово дальней родственнице на присмотр. Скворчанский ни о чем этом не знает, то есть живет в полном и абсолютном неведении. У них с Глафирой любовь, и, судя по тому, что дело идет к свадьбе, все согласны. По крайней мере, родственники со стороны невесты. Что об этой свадьбе думали родственники жениха, нам неизвестно. Итак, все готово, свадьба завтра, и тут случается нечто такое, что заставляет жениха – Скворчанского Михаила Федоровича – все бросить, собраться и уехать, при этом никому ничего не сообщив и, более, даже не оставив после себя никакой пояснительной записки. И вот перед нами стоит вопрос, на который нужно ответить. Что заставило Скворчанского так круто и без объяснений изменить свою судьбу?

– Ну, – Меркурий ладонью левой руки пригладил волосы на голове, потом еще раз, – мне кажется…

– Да-да!

– Мне кажется, здесь только одно объяснение – Скворчанский накануне свадьбы узнает о художествах Глафиры, о добрачной связи, о беременности, рождении ребенка. Это производит чудовищное и разрушительное для его чувств к Глафире впечатление. Только этим и можно объяснить его побег. После услышанного он считает себя вправе никому ничего не объяснять.

– Соглашусь с тобой, – кивнул, приподняв голову, фон Шпинне, и тут же задал следующий вопрос: – Теперь нам нужно понять, а кто сообщил ему о Глафире, кто этот добрый человек и зачем он это сделал? И заметь, аккурат накануне свадьбы…

Меркурий думал недолго, что-то прикидывал, вертя перед собой ладонью с растопыренными пальцами, а потом сказал:

– Мне кажется, это сделал человек, который хотел не просто напакостить, а расстроить свадьбу…

– Вот-вот! – воскликнул фон Шпинне и сел на кровати. – Расстроить свадьбу! И кому же это понадобилось?

– Тому, кто имел связь с Глафирой и от которого она родила мальчика… И предположительно это поручик Мастюгин.