Кроваво-красный (СИ)

 "Матушка, она все равно не заменила бы тебя. Я все сделаю, и скоро все они умрут. Немного иначе, чем я планировал, но все получится. Вот увидишь, ты будешь рада..." — внутренний диалог успокаивал, погружал в приятное оцепенение, которое всегда давало ему силы. Силы ночью ползти по чьей-нибудь крыше, забыв про страх высоты, часы сидеть неподвижно, выжидая жертву, оставаться безукоризненно спокойным в моменты ярости Аркуэн. За это она его и ценила, одаряя редчайшей благосклонностью. Тяжкий труд терпеть ее характер, выслушивать излияния и не давать ей напиться вознаграждался доверительностью. Может, она и впрямь считала его близким себе человеком, может, наоборот, принимала за неодушевленный предмет, перед которым нечего скрывать...

 Слушатель все еще говорил, перебирая причины, по которым Ж'Гаста и Хавилстен не могут выполнить волю отца Ситиса. И хаджит куда способнее в ближнем бою, чем в стрельбе из лука, и Хавилстен сейчас по важным для Братства делам пребывает слишком далеко, чтобы вызвать его для убийства Филиды... Убедительность всего этого можно было бы подвергнуть сомнению, но никто не собирался возражать, придерживаясь своей роли и не желая задерживаться еще на час, чтобы выслушать все аргументы Слушателя, в которые он обычно облекал свою неоспоримую волю.

 Разговор о Чейдинхолле зашел не сразу. Анголим, не то старательно поддерживая иллюзию всеобщего решения, не то возомнив себя великим оратором, долго говорил о потерях за последний год, перечисляя погибших и их достоинства. Не обошел вниманием и Корнелия — такой талант, такое блестящее начало, и — Ситис, как жаль — так печально закончил свою жизнь, сбившись с истинного пути.

 "Это только начало. Дальше будет больше, вы все умрете один за другим", — Матье скорбно опустил голову, встретив недобрый взгляд Лашанса, которому упоминание о погибшем подчиненном было неприятно. Вроде бы, он неплохо относился к святоше, и Альга расстроилась, когда черное порождение Пустоты вырвало у него сердце...

 Матье склонил голову, пряча проступившую было радость. Сочувствие. Он очень сочувствует по поводу смерти Корнелиия и ни в коем случае не считает, что он виновен. Трагическая ошибка, недоразумение — что угодно, ему не понять, но очень, бесконечно жаль. Нельзя терять ничье расположение, как бы ни хотелось прямо сейчас схватиться за кинжал и перерезать всем глотки.

 Корнелий, Марта и Николас, Харберт — пятно на репутации Чейдинхолла разрослось до невиданных размеров, и все это ужасающий, неизгладимый позор для Братства. Слово "Очищение" ни разу не было сказано, но его эхо до сих пор звучало в этих стенах с тех пор, как Аркуэн предложила пойти на крайние меры год назад. Слушатель упомянул и об ужасной репутации, выказал надежду на то, что еще не все потеряно, и нужно принять все возможные меры ради Мэг... Имя Спикера, которую Матье не застал, было здесь главным козырем. Кому как не ее бывшим ученикам, которым она стала матерью, надлежит мстить?

 Синяя дорога, лоредас, десять часов вечера. Десять миль до Чейдинхолла. Конечно же, оттуда ехать ближе всего, и зачем кому-то другому тратить силы и время на долгий и опасный путь. Идеальное оправдание решению Анголима. Он вообще любил прикрывать свои поступки обстоятельствами и часто всеми силами старался сложить с себя ответственность, особенно когда не был уверен в верности своих решений.

 Поэтому медлил с Очищением. Поэтому предоставил Корнелия на суд Ярости Ситиса, и теперь удачно совместил необходимость убрать Филиду с возможностью избавиться от тех, кто казался ему ненадежным. Если капитана стражи убьют — прекрасно, а если нет...на все воля Ситиса, Лашанс не тот человек, о котором он будет жалеть. И Тацкат тоже, хотя тот никогда не играл здесь большой роли и до сих пор удачно избегал всех неурядиц в Черной Руке.

 Матье смотрел, как Слушатель торжественно вручал оружие, но уже не слушал его напутственных слов. Два лука, стрелы — все весьма странного вида, как будто бы не сделанное руками человека, а выросшее не то из кости, не то из корней... Такое же чужое, нездешнее, как и лошади, предпочитавшие траве сырое мясо и кровь. Пустота существует, и иногда она щедро одаряла своих служителей, требуя взамен немногого — крови. Недаром у того же Алвала Увани, проведшего в Черной Руке больше полувека, обе руки испещрены белыми отметинами шрамов — напоминание о том, какую цену имеет каждое обращение к помощи тех сил. А оружие, должно быть, непростое, одно из тех, которое убьет, даже если рана будет легкой… Интересно, пробьет ли броню? Ходили слухи, что некоторые стрелы плавили сталь или разбивали ее как стекло. Если так, то старика Филиду уже ничто не спасет. А он полезен. Полезен, как Аркуэн, как Слушатель, как был полезен Харберт. Каждый неосторожно оставленный труп можно списать на его работу. Каждого убийцу, подошедшего слишком близко к догадке, способного разрушить планы, можно сдать его людям, подкинув письмо. Этих писем было столько, что впору потребовать у старика жалования агента. И телохранителя. Ему еще нельзя умирать.