Кровавое безумие Восточного фронта. Воспоминания пехотинца и артиллериста Вермахта

Пислингер ночами часто работал на лагерной кухне. Однажды ему поручили покрасить столы и стулья. И он попросил меня достать масляной краски. Я принес ему ведро краски. Пару дней спустя ему вновь срочно понадобилась краска, разумеется, неофициально, поскольку он выполнял чей-то частный заказ. Приходилось следить, чтобы пропажи краски не заметили. И Пислингер расплачивался со мной своей порцией утреннего супчика, поскольку за свои труды на кухне получал вполне солидные рационы.

Июль 1947 года

Наступило знойное лето. И на этой стройке было обычным делом подгонять пленных. Целый день только «Давай, давай!» и «Быстрее!». И с питьевой водойбыло плохо донельзя. Однажды наша транспортная группа даже пригрозила забастовкой, если нас не обеспечат достаточным количеством чая или хотя бы кипяченой воды. Мы прекрасно понимали, что подобная мера, прибегни мы к ней, неизбежно отразится и на русских,

_ -JL _

ПГ

а им ни к чему лишняя головная боль. Но однажды мы все-таки сдержали слово. Можно было, конечно, утолять жажду водичкой из Москвы-реки, но существовала вполне реальная опасность подхватить дизентерию. К тому же это строго воспрещалось. Питание в подмосковном лагере было значительно хуже, чем в московском. Дежурным блюдом здесь был суп из крапивы. На болота отряжали на сбор крапивы специальную, группу. Когда же повозки разгружали у кухни, это очень напоминало скотный двор с одним только отличием, что этой зеленью собрались потчевать нас.

Вот поэтому каждый из нас вынужден был идти на кражу продуктов питания. Водители грузовиков регулярно привозили с базара табак, овощи, колбасу, хлеб. Все это предлагалось по бешеным спекулятивным ценам. Например, за кило колбасы они заламывали 120 рублей. Но с нас можно было получить если не деньги, то другие полезные вещи: горбыль, доски, цемент, толь, словом, стройматериалы, которых в России тогда отчаянно не хватало. Начальники, да и охрана не проверяли водителей. Но все знали, что происходит, другими словами, у всех было рыльце в пушку. Самое главное, чтобы все было шито-крыто.

Заработанные таким образом рубли или продукты разделялись между всеми поровну. Каждое воскресенье в столовой крутили кино. Входной билет стоил рубль. Самое удивительное было то, что официально пленным не разрешалось иметь деньги. Но администрация лагеря была осведомлена о махинациях с гражданским населением и, соответственно, извлекала выгоду из них. Здесь все невозможное становилось возможным, более того, частью повседневности. Все что-то покупали, продавали, меняли. Достать можно было все, только вот попадаться не следовало. И для нас, пленных, это был единственный способ повысить калорийность скудного лагерного рациона, который — кто знает — может, дару-

ет нам лишний день жизни и, соответственно, возможность дождаться освобождения из плена.

Из 800 пленных этого подмосковного лагеря нас, австрийцев, было 70 человек. Стали циркулировать слухи, что всех австрийцев до конца года отпустят домой. Меня и еще 24 человека моих земляков распределили в группу разнорабочих — на легкие работы на территории лагеря. Я каким-то образом связал этот перевод со скорым возвращением домой.

Но какое-то время спустя внутрилагерные работы перестали меня удовлетворять, поскольку лишали возможности приработок на стороне. Мой бригадир разрешил мне снова вернуться на стройку. Там моим начальником был русский, мой ровесник, мы вместе с ним занимались уборкой помещений от мусора. Надо сказать, мой новый начальник явно не перетруждался. И вскоре я возобновил нелегальные гешефты с водителями автотранспорта. Что, соответственно, разнообразило мое меню. Я даже прикопил немного табаку.

Октябрь 1947года

Стояла осень, да и зима уже была на пороге. Пару раз выпал снег, похолодало. А мы, пленные, вовсю меняли наши летние тряпки на теплые зимние.

Я думал: «Черт побери, придется проторчать еще одну зиму здесь, в России».

Но 27 октября вызвали 25 человек австрийцев из 3-й группы разнорабочих. Нам велели к 9 часам собраться у душа и пункта дезинсекции. Больше нам ничего не сказали. Что нас ожидало? Переброска в другой лагерь? Ничего другого в голову не приходило.

В душ прямо во время мытья явилась врачиха и сообщила: «Завтра вам на работу не идти, потому что к 8-ми всем собраться на построение». Мы молчали, и она пояснила: «Да отпускают вас, отпускают домой». Это прозвучало громом среди ясного неба. Мне даже показалось, что я ослышался. У меня колени подогнулись, мы недоуменно переглянулись, никто не в силах был и слова произнести. Может, все это очередная глупость, недоразумение? И не следует принимать это всерьез.