Кровавое безумие Восточного фронта

Зайдя в лес, мы все расположились в куче хвороста. Однако сидеть в ней в такую жару было невмоготу. Ни еды ни питья. Приходилось переговариваться шепотом, потому что вокруг ежеминутно шныряли русские солдаты.

С наступлением темноты мы снова отправились в путь. Ноги мои были изодраны в кровь, ведь уже несколько дней я шел без сапог.

После странствования по полям и лугам часа в три утра вдалеке мы разглядели кусты и деревья. Там мы и решили укрыться на день. Кое-кто из нас, те, кто окончательно выбился из сил, стали поговаривать о том, чтобы сдаться русским в плен. Мол, все равно, шансов добраться до своих практически никаких.

Добравшись до этого небольшого лесного массива, мы вдруг услышали русскую речь. Русские солдаты уже давно наблюдали за нами. Мы тут же бросились на землю, но стрельбы не последовало. Тогда мы бросились в кусты и затаились там — жест чистого отчаяния. Русские, а их тут было не меньше роты, окружили нас на бронетранспортерах. Все, нас взяли в клещи. Ситуация создалась безвыходная.

Русский лейтенант, немного говоривший по-немецки, выкрикнул: «Товарищи! Выходите! Вам ничего не будет!» Выбора не было. Положив оружие на землю, мы все лихорадочно стали срывать с себя награды и знаки различия. Я с поднятыми вверх руками вышел первым, за мной и остальные.

Офицеры и солдаты навели на нас автоматы, и мы уже подумали, что сейчас они просто прищелкнут нас без долгой кутерьмы. Нас обуял такой страх, что ноги отказывались повиноваться. Нам ведь без конца твердили о жестокостях, творимых в отношении немецких пленных. У нас сразу же отобрали часы и сапоги. Впрочем, что касалось меня, отбирать было особенно нечего — сапоги мои остались бог знает где, а вот часики у меня изъяли. После этого нам позволили сесть на полянке. Мы попросили поесть и попить. Воду нам принесли, а вот насчет еды было сказано: «Нет!» Надо сказать, лейтенант был настроен вполне дружелюбно. Он даже пытался успокоить нас. «В советском плену вам будет хорошо».

Теперь на наших попытках прорваться к своим можно было ставить крест. Мы поняли это не сразу, а когда поняли, нас охватило безграничное отчаяние — наши судьбы теперь полностью зависели от наших «врагов».

Плен

Стоит мне сегодня вспомнить все свои три отступления — Курск — Орел в августе — октябре 1943 года, прорыв из кольца окружения под Черкассами в феврале 1944 года и наконец Оршу — Минск в апреле — июле 1944 года, постоянные бомбежки, обстрелы, не дававшие нам покоя танки, голод, грязь, вшей, истощение и то, что я в такой обстановке, невзирая ни на что, выжил, все кажется мне просто чудом.

А тогда мне предстоял путь в советский плен, неведомый, который, вполне вероятно, мог стать и моим последним. Ведь не столько бои, сколько именно русский плен внушал нам, солдатам, безотчетный страх.

Из исторических материалов более позднего периода я узнал, что из группы армий «Центр» в июне — июле 1944 года погибло 200 тысяч солдат и офицеров, включая и 10 генералов. Другие 85 тысяч, включая 21 генерала, оказались в плену, том самом русском плену, которым нас столько лет пугали.

И ничтожной доле, а именно семистам нашим бойцам, удалось перейти линию фронта в районе Бреста у польской границы.

Путь в плен

Было 7 часов утра 10 июля 1944 года. Нас, 12 взятых в плен солдат, шестеро советских солдат с автоматами отконвоировали в более крупный населенный пункт, расположенный примерно в 20 километрах. Солнце немилосердно пекло, грозя превратить нас в мумии. По пути русские давали нам пить, но воды катастрофически не хватало. От голода у нас сводило животы — ведь мы на протяжении нескольких дней толком не ели. Я опасался, что и впредь в этом смысле мало что изменится. Так мы добрались до поля, окруженного колючей проволокой. На этом отграниченном от остального мира участке находилось несколько сотен наших пленных. Но из нашей части не было никого, У входа дежурили молодые, нагловатые солдаты — охранники. Нам было приказано сдать все личные вещи, включая подтяжки, поясные ремни. Когда мы попытались возражать, нам крепко поддали и в конце концов заставили. Нас буквально выпотрошили. Вечером нас пригнали в какой-то колхозный сарай. Народу набилось битком, только и оставалось места, чтобы сидеть. Ни о каком сне в такой давке не приходилось и мечтать.

В этом сарае мы пробыли трое суток. Раз в день нам давали жидкую бурду — капустный суп, и больше ничего. Отправлять естественные надобности приходилось не сходя с места. Нетрудно было представить, что ждет нас впереди.