Кровавое дело

— Оба, так что в недалеком будущем ее ждет неминуемая и полнейшая слепота.

Легкий ропот пробежал в толпе студентов.

Пароли повернулся к ним.

— Что значит этот ропот, господа? — сказал он самым любезным тоном.

Но среди учеников уже водворилось глубокое молчание.

— А теперь к чему это молчание? — продолжал Пароли. — Я хочу знать ваше мнение! Прошу вас, выберите одного, и пусть он говорит за всех остальных.

Из толпы вышел лучший из учеников.

— Видите ли, доктор, — почтительно заговорил он, обращаясь к Пароли, — мои товарищи и я сомневаемся, или, лучше сказать, мы уверены…

— В чем именно?

— Что полное уклонение системы глаза неизлечимо и что никакое лечение не может быть в этом случае ни рациональным, ни полезным.

Итальянец улыбнулся.

— Кто вам сказал это, господа?

— Все авторы, которых мы читали, профессора, у которых мы проходили курсы.

Новая улыбка, и на этот раз ироническая, мелькнула на губах итальянца, и он, обращаясь к Грийскому, спросил:

— Где эта дама?

— Я велел проводить ее в комнату № 12, где она и ожидает меня вместе со своим сыном, господином де Жеврэ.

Услышав это имя, итальянец слегка вздрогнул и нахмурился.

— Господин де Жеврэ? — повторил он, припоминая читанную им третьего дня в кабинете Грийского газетную статью о преступлении на Лионской железной дороге. — В окружном суде, в Париже, есть судебный следователь, носящий точно такую же фамилию. Это не он?

— Он самый.

«Что за странная игра случая привела сюда этого человека?» — подумал Пароли и, обращаясь сперва к Грийскому, а затем к студентам, прибавил вслух:

— Ведите же меня, любезный доктор. Господа, прошу следовать за нами.

Оба доктора, в сопровождении толпы студентов, направились в коридор, куда выходила дверь комнаты № 12.

Они вошли.

Мать Ришара де Жеврэ сидела в глубоком, покойном кресле, сын стоял около нее.

— Вы более чем аккуратны, — сказал Грийский, подходя к нему. — Вы приехали даже несколько ранее назначенного часа.

— Да, сударь! Я так хочу, чтобы зрение вернулось к моей матери! — ответил судебный следователь. — Ведь вы позволили мне надеяться на исцеление!

— Я не один, сударь. Позвольте представить вам доктора Анджело Пароли, моего преемника.

— Вашего преемника? — повторил с удивлением де Жеврэ.

— Да. Вот уже десять дней, как моя лечебница принадлежит ему. Значит, ему принадлежит право решить окончательно, не будет ли слишком большой неосторожностью эта попытка и не грозит ли она опасностью для вашей матушки.

— Как! Даже жизнь моей матери может быть в опасности? — в ужасе воскликнул судебный следователь.

Madame де Жеврэ быстрым движением встала с кресла.

— Если это так, — проговорила она слегка дрожащим голосом, — то, я думаю, с моей стороны будет гораздо разумнее вовсе не решаться. Я не хочу расстаться с тобой, сын мой. Лучше я буду слепая, чем нас разлучит смерть! Я тебя больше не увижу, но буду слышать, знать, что ты около меня, и этого достаточно, чтобы сделать меня счастливой!

— Прошу вас, сударыня, успокойтесь! — заговорил Пароли. — Успокойтесь и вы также, monsieur де Жеврэ! Может быть, мой ученый коллега, повинуясь чувству излишней предосторожности, видит все в слишком черном цвете. Я буду действовать не колеблясь, если найду операцию возможной после осмотра, и беру всю ответственность на себя.

— Ах, что мне в вашей ответственности! — в отчаянии воскликнул судебный следователь. — Я хочу и требую одного только — чтобы моя мать не рисковала жизнью!

— Она и не будет рисковать ею. Даю вам честное слово, что я решусь на операцию только в том случае, если буду иметь полную уверенность в том, что жизнь madame де Жеврэ не подвергается ни малейшей опасности.

— Но как же вы это узнаете?

— Осмотрев вашу матушку. Я попрошу у вас позволения немедленно приступить.

— Вы хотите этого, матушка?

— Разумеется, хочу: ведь я для этого и приехала.

— В таком случае, сударь, начинайте, — с волнением произнес Ришар де Жеврэ, тревожно глядя на мать.

Пароли почтительно взял за руку госпожу де Жеврэ и подвел ее к креслу, которое, по знаку итальянца, подкатил к окну один из его ассистентов.

Он посадил ее так, чтобы свет падал ей прямо в лицо.

Грийский, судебный следователь, ассистенты и студенты с любопытством и страхом столпились вокруг них и стали тесным полукругом.

Прежде всего итальянец снял голубоватые очки, которые носила madame де Жеврэ, затем вынул из своего кармана лупу, раздвинул веки старушки и принялся изучать ее глаза. Осмотр этот продолжался около пяти минут.

— Сколько вам лет? — спросил наконец Пароли, опуская руки.

— Пятьдесят шесть.

— Давно ли вы потеряли зрение?

— Месяца четыре назад.

— Вы уже советовались со многими окулистами?

— Да, со многими. Я обращалась к светилам науки.

— И что же вам сказали эти светила? — спросил итальянец, иронически подчеркивая последнее слово.

— Что операция невозможна и поэтому надо оставить всякую надежду на выздоровление.

— Действительно, операция невозможна.

Monsieur де Жеврэ побледнел.

— Невозможна! — повторил он в отчаянии. — Значит, моя мать должна ослепнуть?