Кровавое королевство (ЛП)

— Да, — пробормотал он, кладя голову мне на грудь. Запустив руку в его волосы, я знала, что он не отпустит меня, поэтому устроилась поудобнее в его объятиях.

Он был прав.

Никто не знал меня так, как он. Никто не понимал меня лучше, чем он.

ГЛАВА 7

«Я бессердечная сука. Я замкнутая, раздражительный трудоголик, безжалостная эгоистка».

— Элли Блейк

МИНА

Я выросла в бедности.

Беднее, чем обычные бедняки.

Мои родители не перебивались с одной работы на другую.

Мы не жили в трейлерных парках или на задних сиденьях автомобилей.

Нет. Бедность в Чайнатауне была совсем другой.

Мой отец покончил с собой, когда мне было девять, оставив мою мать, которая отдала бы свои руки за бутылку соджу, одну заботиться о четырех детях. Можно с уверенностью сказать, что у нее ничего не вышло. Моя сестра замерзла насмерть однажды зимней ночью, когда мы спали под мостом. Моя мать сказала мне взять ее куртку, а когда я этого не сделала, она забрала ее себе. Мой брат…он убежал, но не раньше, чем украл собранную мной мелочь на сумму 1,89 доллара. Мы были вдвоем с матерью, пока моя мать не продала меня в проституцию. Я даже не сопротивлялась. Они сказали мне, что я буду сыта и в тепле. Еда. Не крысы, не остатки мусора, а настоящая еда. Первый раз, насколько я помню, когда я ела клейкий рис, я стояла не более чем в десяти футах от мужчины, трахающего кого-то в задницу. Мне было десять, и я сидела там, ела рис и просто слушала. Да, на краткий миг я задумалась, буду ли я такой же, но это был очень краткий миг, потому что у меня был рис, и я была в тепле.

Я пробыла там два дня, прежде чем кое-кто купил меня. Это был относительно молодой человек, лет двадцати с небольшим. Он никогда не прикасался ко мне, просто хотел, чтобы я разделась, потанцевала, а затем снова оделась. Он заплатил так много, чтобы никто другой не прикасался ко мне. Когда мне было двенадцать, он привел меня домой, чтобы я стала подругой по играм его дочери. Я заметила, что мы похожи, его дочь и я. Он даже попросил меня называть его отцом. Он позаботился о том, чтобы я ходила в школу с его дочерью, убедился, что я хорошо одеваюсь; для всех со стороны это, должно быть, выглядело так, как будто мне повезло, как будто меня удочерила добрая и щедрая семья. Я никогда ни словом не обмолвилась о том, что происходило в его доме. Он подождал, пока мне не исполнилось пятнадцать, прежде чем прикоснулся ко мне. Когда мне было семнадцать, они привели домой другую молодую девушку. Его жена быстро отослала меня прочь с хорошей суммой денег… именно тогда я поняла, что дело не в том, что она не знала, а в том, что она притворялась, что не знает.

Я знала, какой будет жизнь этой девушки.

Я сказала ей об этом перед уходом, и все, что она спросила, это есть ли тут рис.

Это было забавно в болезненном, извращенном, ужасном смысле. Я понимала ее, и, оглядываясь назад, я не была уверена, что еще случилось бы со мной. Замерзла бы я до смерти? Была бы я изнасилована на улице? Голодала бы я, прежде чем меня бы изнасиловали? Замерзла бы, прежде чем умереть с голоду?

Это не имело значения, потому что я была свободна. У меня были деньги, и я была свободна.

Было страшно, насколько нормальной стала моя жизнь после этого. Я устроилась на работу в куриную лавку и жила в подвале. Я поступила в один из лучших колледжей в стране, получив кредит. В один миг я влюбилась, у меня родилась дочь, и я поняла, что ему — как и всем остальным — на это наплевать. Он исчез, но не раньше, чем назвал меня шлюхой.

Это было забавно… И когда я говорю «забавно», я имею в виду жестокость… То, как обращаются с женщинами во всем мире.

Если они молчат, их обходят стороной.

Если они заговорят, на них нападут со всех сторон.

Только когда у меня родилась дочь, я поняла, что хочу высказаться — не только за себя, но и за нее, — потому что, по крайней мере, я могла дать отпор. Я никогда раньше не боролась; у меня никогда не было сил для этого. Как только я это сделала, то поняла, что у меня остались шрамы поверх шрамов от той жизни, которую я прожила.

Я не была хорошим человеком.

Я была тихой, но никогда не была хорошей.

К черту быть хорошей.

— Мина?

Я повернулась к Мел, когда она развернулась на стуле, чтобы оглядеть меня.

— Что, простите, что?

— Наш недавно назначенный заместитель комиссара прибудет сюда с минуты на минуту. Мне нужно, чтобы ты была немного более сосредоточена.

— Конечно. — Я кивнула, и раздался стук в дверь, прежде чем он вошел.

— Губернатор Каллахан. — Он ухмыльнулся, входя, одетый в темно-синюю форму и держа шляпу подмышкой. Его глаза на мгновение метнулись ко мне, прежде чем снова сфокусироваться на ней. Она сжала руки.

— Комиссар Цзёнг, спасибо, что нашли время встретиться со мной. — Мел жестом пригласила его сесть. Он закинул ногу на ногу и откинулся на спинку стула. У него были черные как смоль волосы и небольшой шрам над губой.

— Я не мог представить большей чести, — сказал он, его глаза снова взглянули на меня на самую короткую секунду.