Кровавое Крещение «огнем и мечом»

«Вот нетерпеливая упрямица! И чего ей не спится в ночь-полночь! — мысленно посетовал Добрыня. — И ведь никак не откажешь! За спиной у Торы стоит вся варяжская дружина ее мужа. С этим приходится считаться!»

Добрыня велел Сигвальду пропустить Тору к нему в светлицу.

Войдя в комнату, на бревенчатых стенах которой висели роскошные восточные ковры, Тора поприветствовала Добрыню на ломаном русском языке. Это была статная женщина тридцати трех лет, приятной внешности, светловолосая и белокожая, как все женщины варяжского племени. На ней было длинное белое платье с голубыми и синими узорами в виде завитков и листьев. Голова Торы была покрыта белым платком, который она сбросила на плечи, едва представ перед Добрыней. На лбу Торы блестели в свете масляных светильников мелкие капли дождя. На шее у нее переливалось ожерелье из винно-желтых топазов.

Ответив на приветствие гостьи, Добрыня гостеприимно указал ей на стул, покрытый шкурой рыси.

— Скоро же ты позабыл, Добрыня, кому обязан твой племянник Владимир своим нынешним высоким положением, — сердито промолвила Тора, усевшись на стул и расправляя складки своего широкого подола. — Кабы не мой супруг и не его дружина, то не видать бы Владимиру стола киевского как своих ушей. Разве не так?

— Так, — кивнул Добрыня, — не стану спорить. Я же отблагодарил Стюрбьерна златом-серебром, а его дочь стала женой Владимира.

— О своей дочери я и хочу поговорить с тобой, Добрыня, — продолжила Тора тем же холодным тоном. — Алова стала законной женой Владимира, едва он вернулся в Новгород со свейской дружиной. Вся новгородская знать пировала на этой свадьбе. Сначала я радовалась за свою дочь, но ныне меня снедает тревога за нее. При твоем попустительстве, Добрыня, Владимир взял в жены полоцкую княжну Рогнеду и дочь чудского князя Пуркеша. Эти две побочные жены уже родили от Владимира по ребенку. Мало того, от Владимира родила сына и гречанка Юлия, вдова Ярополка. И лишь моя дочь по-прежнему бездетна, ибо Владимир совсем не обращает на нее внимания.

— Я этого так не оставлю, Тора, — сказал Добрыня, сочувственно кивая. — Я согласен, что Алова должна первенствовать среди всех прочих жен и наложниц моего племянника. Я завтра же побеседую об этом с Владимиром, надо будет, отругаю его как следует. Верь мне, Тора, душой и сердцем я полностью на твоей стороне.

— Я рада, что ты не забываешь благодеяний, друг мой, — промолвила Тора, глядя прямо в глаза Добрыне. — Я надеюсь, что, сколько бы новых жен еще ни появилось у любвеобильного Владимира, киевской княгиней будет токмо моя дочь. И лишь сыновья, рожденные Аловой, будут иметь право наследовать киевский трон.

— И об этом я тоже потолкую с Владимиром, — заверил Тору Добрыня. — Обскажу ему, недоумку, что к чему, коль он сам докумекать не может.

Тора ушла из покоев Добрыни с повеселевшим лицом. Прощаясь с Торой, Добрыня выразил восхищение ее цветущей внешностью, дивным блеском ее светло-серых глаз, красотой ее длинных кос, уложенных в замысловатую прическу. Добрыня дорожил дружбой с Торой, которая имела немалое влияние на своего вспыльчивого и падкого на вино супруга. Благодаря вмешательству Торы Стюрбьерн Старки порой шел на уступки Добрыне при дележе военной добычи и в спорах на советах.

* * *

Утром следующего дня Добрыня первым делом отправился в покои своего племянника. Там он столкнулся с книжником Силуяном, на котором лежала обязанность обучать Владимира чтению и письму. Силуян прибыл на Русь в числе пленных болгар после первого похода Святослава Игоревича на Дунай. Помимо славянской грамоты — кириллицы Силуян владел греческой грамотой и латынью. Силуян носил на шее маленький серебряный крестик, являясь христианином с самого рождения. Святослав Игоревич сразу обратил внимание на Силуяна, поразившись его учености при сравнительно молодых летах.

Поначалу Силуян обучал славянской грамоте старших сыновей Святослава Игоревича, а когда Владимир по воле отца отправился княжить в Новгород, то Силуян поехал вместе с ним, поддавшись на уговоры Добрыни.

Силуян сидел на табурете у окна и заострял маленьким ножиком гусиные перья, коими его ученики писали на бумаге буквы и слова. Чернила для письма Силуян тоже замешивал сам, используя для этого сажу, черничный сок и льняное масло. Кроме Владимира в обучении у Силуяна находились Буи, сын Торы, Судиша, сын Блуда, и еще несколько знатных отпрысков.

— Здрав будь, друже! — обратился к болгарину Добрыня, появившись в дверях небольшой светелки, служившей комнатой для занятий. — Где же твои ученики? Уже и петухи откричали, пора бы им за перья браться.

— Вчера кое-кто из моих учеников на пиру слишком долго засиделся, так они теперь дрыхнут в обнимку с подушкой, — проговорил Силуян, ответив на приветствие Добрыни.

— Племяш мой на пиру не был, я не велел его туда пускать, — сказал Добрыня. — Он-то почто так долго подушку обнимает?

— Владимир не подушку сжимает в объятиях по ночам, а красавицу Юлию, — с усмешкой обронил Силуян. — Тяга к Юлии пересиливает во Владимире тягу к учению книжному. Тут я бессилен, друже.