Кровавое Крещение «огнем и мечом»

— Нет, ты видел, а? — после долгой паузы воскликнул Перегуд, обращаясь к сербу. — Как он это делает?.. Где этот хренов ведун? Куда он подевался?!

Топая сапогами, Перегуд метнулся в одну сторону, потом в другую. Затем он обежал вокруг застывшего столбом Добровука, ругаясь себе под нос.

— Диво несказанное! — прошептал пораженный серб. — Я слышал, что Стоймир способен на такое, но вижу сие чудо впервые!

— Надо изловить Стоймира! — распалился гневом Перегуд. — Эй, стража! Затворить все входы и выходы из терема! Готовьте веревки и сети, будем ловить этого кудесника! И не вздумайте его поранить, он мне нужен целый и невредимый!

Дружинники всю ночь и весь следующий день стояли у всех теремных дверей с сетями в руках, вслушиваясь в любой шорох. Однако шаги ведуна-невидимки так нигде и не прозвучали, словно Стоймир не просто исчез из виду, но растворился в воздухе.

* * *

Проведя бессонную ночь, Перегуд мрачный и злой отправился в село Дорогожичи. За конной свитой Перегуда ехала повозка, запряженная парой гнедых лошадей. На дне возка на соломе лежало тело женщины, заколовшей Юлию, завернутое в кусок неотбеленного холста.

— Принимай подарочек, княгиня, — язвительно промолвил Перегуд после обмена приветствиями с Торой.

Слуги вынули мертвое тело из телеги и на руках внесли в терем.

Глянув на труп своей служанки, Тора ничуть не изменилась в лице.

— Ретивая у тебя служанка, княгиня. — Перегуд снял шапку и утер пот со лба. День сегодня выдался жаркий. — И где она научилась так ловко ножом орудовать?

— Что с Юлией? — холодно спросила Тора.

— Мертва, — сердито ответил Перегуд. — Ты этого добивалась? Не думай, что это сойдет тебе с рук!

— Не тебе меня судить, боярин, — не глядя на Перегуда, сказала Тора. — Вот вернется Владимир из похода, тогда и увидим, чем это дело закончится. Моя дочь из славного рода Скьольдунгов, из коего вышли все прославленные датские конунги. Безродная гречанка Юлия слишком обнаглела, задирая нос перед моей дочерью. Бера убила эту смазливую тварь по моему приказу. Если бы Бера не справилась с этим, тогда я сама прикончила бы Юлию.

Перегуд знал, что Стюрбьерн Старки, уходя в поход с Владимиром, оставил под началом супруги восемьдесят варягов. К тому же на днях в Киев прибыла новая варяжская дружина в пятьсот копий. Это войско разместилось в селе Дорогожичи. Оказывается, ярл Эмунд Костолом, возглавляющий этот отряд, является давним приятелем Стюрбьерна Старки.

«Понятно, почему Тора так осмелела, — думал Перегуд, возвращаясь обратно в Киев. — У нее под рукой целое войско варягов, которые готовы стеной встать на ее защиту. Убив Юлию, Тора теперь постарается прикончить и Святополка как пить дать!»

Перегуд повелел своим гридням перевезти сына Юлии к нему в терем. Перегуд приставил к мальчику своих верных людей, которые не спускали с него глаз ни днем, ни ночью.

Княгиню Юлию было решено похоронить по христианскому обряду, на этом настояли греческие священники и русичи-христиане, которых было немало в Киеве. Отпевание Юлии состоялось в Никольской церкви на Подоле, туда стеклось множество люда, как христиан, так и язычников.

В разгар заупокойной церемонии в храме произошла небольшая сумятица, вызванная появлением здесь Торы и Аловы, сопровождаемых тридцатью вооруженными варягами. Тора и ее дочь пришли в церковь в броских ярких одеяниях, с белыми покрывалами на голове. Весь их вид на фоне темных траурных одежд собравшихся здесь людей выглядел вызывающе. Облаченные в кольчуги и шлемы варяги грубо растолкали прихожан, образовав в толпе широкий проход до самого алтаря.

По этому проходу Тора и Алова приблизились к гробу, в котором лежала мертвая Юлия, одетая в роскошное платье из золотистой парчи. Восковое лицо покойницы было прикрыто полупрозрачной фатой, чтобы на него не садились мухи.

Священники прекратили чтение заупокойных молитв, изумленные и возмущенные этим грубым вторжением. Запах кожи ремней и железа доспехов смешался с ароматом ладана.

— Госпожа, у нас траур, а ты пришла сюда в неподобающем платье, — с осуждением проговорил иподьякон в черной рясе, обращаясь к Торе.

Тора с дерзкой улыбкой взглянула на священника.

— Это у вас траур, — громко сказала она, — а у нас сегодня праздник.

Тора взяла Алову за руку и подвела к изголовью гроба.

— Гляди, дочь моя, эта женщина больше не встанет между тобой и князем Владимиром.

Девятнадцатилетней Алове было стыдно и неловко перед священниками и собравшимся в храме народом за вызывающее поведение своей матери. Алова потянула мать за руку, негромко сказав ей на датском языке, что им лучше уйти отсюда. «Мы вообще зря сюда пришли, матушка, — добавила Алова. — И твое злорадство тебя совсем не красит!»

— Я все-таки уложила в гроб эту паскудницу! — с хищной усмешкой произнесла Тора, не двинувшись с места и вырвав свою руку из пальцев дочери. — Не мешай, глупая. Дай мне полюбоваться на бездыханную Юлию!