Кровавое заклятие

Келис промолчал; впрочем, Аливер и так знал, что сказал бы его друг, вздумай он настаивать на ответе. Разумеется, Келис верил. Для талайцев правда жила в сказанных словах. Не имело значения, что некоторые легенды были совершенно неправдоподобны или противоречили друг другу. Если их рассказывали, если они передавались от дедов к отцам и от отцов к детям, талайцам ничего не оставалось, кроме как верить. У них не было причин сомневаться. За прошедшие годы Аливер слышал великое множество этих сказаний.

Он знал, что Говорящие Словами Бога предположительно прошли через Талай, направляясь к месту своей ссылки. Они пылали яростью и негодованием, говорилось в легенде. Они помогли Тинадину захватить мир, а он — величайший из чародеев — обратился против недавних соратников и запретил им использовать речь Бога. Они ругались себе под нос — тихо, чтобы Тинадин не услышал. Но даже сказанные шепотом проклятия имели силу. Заклятия разорвали плоть земли и перекорежили плиты под земной поверхностью. Чародеи зажигали пожары случайными взмахами рук. Они бросали мимолетные взгляды на зверей равнин — и те оборачивались жуткими тварями вроде ларикса. Маги причинили миру очень много вреда, но, к счастью, они ушли далеко на юг, в безводный, сожженный солнцем край, где никто не жил. Согласно легенде, чародеи — сантот — по сей день обитали там. Впрочем, никто никогда не пытался в этом удостовериться. Зачем? Единственным человеком, имевшим причину искать их, был принц из рода Акаран. Он шел, чтобы отменить приговор Тинадина.

— Может, хочешь узнать еще какие-нибудь истории, кроме твоих собственных? — спросил Келис. — Послушай тогда одну. Жил на свете молодой талаец. Его отец был очень гордым человеком и искусным воином. Он не мыслил себя без войны и желал, чтобы сын пошел по его стопам. Сын же был сновидцем. Он предсказывал приход дождей, мог назвать время, когда дети родятся здоровыми. Мир снов был для него так же реален, как и сама жизнь. Мальчику снились вещи, которые только должны были случиться. Он говорил с созданиями из своих грез и просыпался, все еще помня язык зверей — по крайней мере несколько мгновений. Этот мальчик очень хотел узнать как можно больше о своем даре. Думаешь, отец гордился талантами сына? Как бы не так! Сны для него были пустой вещью. Только в бодрствовании он находил смысл, и только война имела значение. Он запретил сыну грезить. Он бранил его, злобно насмехался над ним, говорил ему слова, полные презрения и горечи. Едва мальчик ложился спать, отец вставал над его постелью. Как только глаза сына открывались, не видя мира — знак того, что сновидец вошел в мир грез, — он бил мальчика древком копья. Вскоре его сын уже просто боялся засыпать, но грезы все равно приходили к нему, даже при свете дня, когда он бодрствовал. Отец научился распознавать эти грезы в глазах сына и бил его, если подозревал, что мальчик отправился в путешествие сна. Однако ничего не помогало. Сын просто не мог изменить свою суть и избавиться от дара. И все-таки отец нашел выход…

Келис умолк, прислушиваясь к ночным звукам. Что-то шуршало в траве. Где-то поблизости раздавался негромкий скрип. Несколько секунд Аливер и Келис сидели молча и неподвижно. Черноспинный сверчок прополз возле костра, поскрипывая сочленениями ножек. Шуршала скорее всего ящерица. В ночном лесу не было угрозы для людей.

— Отец нашел выход, — подсказал Аливер.

— Он усыновил юношу-сироту и поставил его перед собственным сыном. Он назвал его перворожденным, а это значило, что все, принадлежащее отцу — имя, предки, имущество, — перейдет к приемному сыну. Сновидец хотел сохранить свое положение, и ему оставалось только одно. Он вызвал новоявленного брата в круг и убил его. Метнул копье и попал ему в грудь, а потом смотрел, как приемыш истекает кровью. Отец, однако, не рассердился. Напротив, он обрадовался. Все вышло, как было задумано. Его первенец имел сердце воина — хотел он того или нет. Отец добился своего. После этого его сын возненавидел свои грезы. Иногда сны приходили к нему, но все они были об одном и том же. Ему виделся тот поединок, копье в груди противника, кровь и лицо умирающего человека. Так сновидец был раздавлен; остался только воин.

— Я не слышал этой истории прежде, — сказал Аливер.

Келис смотрел на него, чуть склонив голову набок.

— Никто не выбирает отцов. Ни ты, ни я и ни один человек. Но поверь мне: если у тебя есть предназначение, его нельзя отвергать. Сопротивляться тому, ради чего ты был рожден — тяжкое дело и невыносимая мука.

Наутро ноги Аливера ныли и едва сгибались, однако все прошло бесследно, едва он пустился в путь. Они с Келисом снова бежали, как и накануне. Широкие долины, тянувшиеся до горизонта, сменялись лесными зарослями — и так без конца.