— Именно поэтому вам следовало бы поддержать Аливера. Он освобождает людей, чтобы они помогли ему выиграть войну. После победы ситуация изменится. Мы можем решить этот вопрос к обоюдной выгоде. Аливер не таков, как наш отец. Я тоже. Очевидно, вы полагаете, что новая династия Акаран будет не лучше прежней. Да, раньше у Акаранов и Лиги были разногласия, но Хэниш Мейн открыл нам глаза. И мы проснулись. Поверьте: теперь все будет иначе.
Сэр Дагон, прищурившись, посмотрел на Коринн. Еще несколько дней назад этот пристальный, выворачивающий душу взгляд поверг бы принцессу в ужас. Даже сейчас выдержать его было непросто.
— Хорошо. Я услышал вас, — проговорил Дагон. — Однако не нашел ничего, что оправдало бы радиальную смену политики Лиги. Ваш брат не сумеет выиграть битву, принцесса. Поверьте мне. Я обладаю сведениями, которых нет у вас. И раз так, почему я должен присоединиться к слабой стороне? Особенно когда это идет вразрез с моими интересами? Если у вас есть убедительные аргументы, мы можем продолжить разговор. В противном случае я ухожу.
Заставив себя не опускать глаз, Коринн постаралась сформулировать достойный ответ. Было очень непросто упорядочить разрозненные мысли, которые крутились у нее в голове. Пронизывающий взгляд сэра Дагона мешал сосредоточиться. Коринн хотелось, не думая более ни о чем, вывалить ему правду. Признаться во всем. Пусть он осудит или оправдает, лишь бы только понял ее. Но Коринн пришла сюда не для того. Она не скажет, как любила Хэниша и каким ударом для нее стало его невольное признание. Не скажет, что она почувствовала, поняв, что все их отношения были ложью. Не скажет, что возненавидела собственную слабость, когда поняла, что ее обманывали, что она была овечкой, предназначенной на заклание. Коринн не станет раскрывать ему душу, не расскажет о своей боли и одиночестве. Дагону незачем знать, что она до сих пор иногда тоскует по Игалдану — принцу, который упал на колени и признался ей в любви. Что до сих пор не может понять, почему силы мира отняли у нее отца и маму. Что все ее детство было омрачено страхом смерти… Мысли вращались в голове бешеным хороводом, однако Коринн взяла себя руки и вынула из этой мешанины то, что действительно следовало сказать.
Она отыскала и упорядочила слова, и они вышли из ее уст гладкие, как шелк. Коринн повторила, что Лиге — ради ее собственной выгоды — необходимо порвать с Хэнишем. Нужно отозвать флот, снабжающий войско Маэндера, и оставить в покое корабли Вуму. Сейчас Лиге выгодно просто ждать. Не сражаться против Хэниша, а всего лишь отойти в сторону. Соблюсти нейтралитет. Если Хэниш победит, бездействие Лиги не принесет ей вреда. Хэниш, конечно, обругает их, но простит. Ибо какой у него выбор? Но если Лига будет по-прежнему помогать мейнцам, а те проиграют — тогда Аливер не пощадит ее. Он под корень уничтожит торговлю. Он обратится против Лиги, обрушит на нее все свои силы и будет сражаться, пока не возобладает. А если ничто из этого не кажется весомым аргументом, сказала Коринн, то у нее есть еще один. И она надеется, что сэр Дагон прислушается к ее словам.
Глава Лиги неотрывно смотрел на нее, ноздри его раздувались, и принцесса не могла понять, заинтересован он или раздражен сверх меры.
— Сэр Дагон, от имени моего брата я уполномочена сказать вам, что Аливер не собирается в будущем вести политику, которая пойдет вразрез с вашими интересами. Напротив, мы — он и я — полагаем, что партнерские отношения между Лигой и Акаранами могут стать даже более благополучными, чем прежде.
Кажется, Коринн все-таки удалось привлечь внимание Дагона. Он кивнул, призывая принцессу продолжать. Во всяком случае, еще несколько минут он был готов ей уделить.
Глава 61
Новый день не принес ничего, что было бы для Аливера привычным и понятным порядком вещей в жизни мира. Не соблюдались законы природы, гласящие, что с рассветом создания ночи ложатся спать, в то время как дневные труженики занимают их место. Не слышалось утреннего щебета птиц. Петухи не пели свой панегирик восходящему дню. Не было ни лая собак, ни радостных криков и смеха играющих детей, ни звонких женских голосов. До его ушей не долетали обычные приветствия, которыми люди встречали друг друга согласно древним талайским обычаям. Он не слышал звуков молотьбы, на долгие годы ставших для Аливера неотъемлемой частью любого талайского утра.