— А я и есть правоверный, только соблюдал принятые у московитов обычаи. А ведь это не запрещено. И мое близкое окружение мусульмане, вот два брата стоят. А мое настоящее имя, которое ты знаешь, владыка блистательной Хивы — Девлет-Гирей-мурза. Я один из потомков великого Чингиз-хана, как и ты, повелитель Хивы Шергази-хан.
«Только троим не хочется проливать мою кровь — оба имама побледнели, как и советник хана — тот даже глаза прикрыл, и пальцы дрожат. Мое поведение и заявление смешало карты пасьянса — одно дело содрать с вероотступника шкуру, вполне благочестивое занятие в глазах ханской свиты, хотя и порицаемое, а другое с правоверного, тем более гостя, с которым вкусили пищи, вот тут вообще харам, то есть грех!»
— Да, я знаю о том, коназ, но думаю, что твоя вера притворна! Как и подарки, что тобой были даны от имени твоего повелителя — я не стану принимать их! Из рулонов тканей в сто локтей только два, с семи других взяты отрезы чуть ли не в треть! И эта походная юрта на колесах — она никчемна и бесполезна! А блюда и ножики из серебра дарят бекам, а не ханам, а прочим вообще не надлежит есть мусульманину! Это не подарки от повелителя к повелителю, а оскорбление!
«Ай-ай-ай, то-то Самонов глазки тогда потупил. Украсть царские подарки преступление, и перс на это пошел, думая, что хивинский хан ничего не скажет. И тем самым воровство будет покрыто! Ошибся ты, князь Михайло, и натура твоя поганая — боясь наказания за казнокрадство, ты бежал и сменил веру, но вором так и остался по своей сути. Но ты принес мне пользу — хан раньше времени обозначил свои намерения!
У него была проигрышная позиция — просящий всегда ниже того, у кого он просит — а тут на кону было перемирие. Теперь Шергази-хан в роли обвинителя, и в глазах своих людей у него невероятно возрос рейтинг, к тому же он выступил в защиту справедливости — ведь оскорбили его, а не он! И теперь в мой адрес пошли обвинения!»
— Ты не прав, Шергази-хан — все подарки сделаны от меня, как от посла — я соблюдаю традиции, заложенные
— А я лишь один из потомков «Потрясателя Вселенной», и отдал
«Эх, Петр Алексеевич, ты бы хоть с умными людьми посоветовался, когда дары выбирал. Карета здесь нужна, как индусам тушенка из говядины, а столовый набор на шесть персон из дешевого серебра преподнести хану, значит, говорить с ним с позиции силы, показывая недостойное для того положение. Ткани, конечно, хороший дар, но тут вороватый перс сделал свое черное дело — но то мне в пользу пошло.
Хан зашел с сильного козыря, вот только тот оказался бит, и он с обвинителя снова стал обвиненным. И потерял позицию — обычная дешевая манипуляция не прокатила, как сказал бы любой русский. Так обычно поступают люди не умные, но желающие все время властвовать. Ведь если ты ничего не умеешь, то в глазах других ценность твоя будет малой. А поднять ее можно лишь трудолюбием или попытаться обесценить чужой труд, либо завиноватить человека, сделать так, чтобы он постоянно оправдывался от возводимых на него все новых и новых обвинений.
Так обычно поступают бездари…
Или женщины в 21-м веке — последним ведь нужно беспрепятственно пользоваться ресурсами супруга, и если лаской их выманить нельзя, то нужно поставить себя в доминирующую позицию. Но только те и другие не понимают, что могут получить тем же самым в ответ, и это будет такой удар, отразить который им нечем, и они сами перейдут в слабую позицию, с которой им уже не выйти, как и хану — Шергази аж позеленел.
А что ты хотел — даров то твоих нет, как ты можешь меня обвинять, если сам не преподнес ничего ценного».
— Мои дары…
— Я их не вижу здесь, хан, зачем рассказывать о обещанном, если нет настоящего!
Бекович достал платок и вытер лоб, подавая условный ранее сигнал своим людям. Двадцать биений сердца и начнется схватка — он все же опередил противника, и теперь хан вынужден лихорадочно импровизировать, раз ему поломали планы.
Обеда не будет — спровоцирован конфликт, и решать его можно только силой. И тот, кто раньше начнет, имеет гораздо больше шансов стать победителем. Тем более тот, кто мнит себя охотником, внезапно превращается в жертву, ощущая, как на собственной шее сжались волчьи клыки, и вот-вот разорвут ее в клочья.
— И вот что еще…