Кровавые берега

– Будет исполнено, мсье! – с готовностью откликнулся Сенатор и поспешил на свой законный пост. А я встал к штурвалу и окинул взглядом тюремный двор. Товарищи перекрыли иностальными листами палубу на уровне бортов, а мостик находился поверх кровли, и она не мешала обзору. Де Бодье лишь установил над окнами рубки бронированные козырьки, чтобы обезопасить себя от пуль и стрел, да вернул на место дверь, которую я обычно снимал, дабы не мешалась, и хранил в трюме.

– Ну а ты что скажешь? – спросил я у подползшего Физза. Разумная говорящая рептилия не умела выражать столько эмоций, сколько, к примеру, собака. Но сам факт, что ящер подполз и тычется мордой мне в ногу, уже говорит о том, что он безумно счастлив меня видеть.

– Хюрьма – херьмо! Холот – херьмо! – подытожил варан и долбанул в сердцах хвостом по стене рубки. – Сфопоту шхиперу! Полный фперет на сефер!

– Рановато нам пока на север, старик. На юге еще дел по горло, так что извини, – огорчил я хвостатого друга, попутно проверяя, в порядке ли управление. Впрочем, кто бы сомневался, что оно в порядке! Если в мое отсутствие здесь и случались поломки, Сенатор устранил их перед тем, как бросать истребитель в бой.

– Мерсхий Юх, – продолжал жаловаться Физз, отползая в сторону, дабы не путаться у меня под ногами. – Холотно! Нет солнсе, нет охота! Фисс ношью не сфетить, не рапотать! Херьмо!

Селадор Шлейхер – худосочный белобрысый тип примерно моего роста и неброской наружности – являлся ровесником Сандаварга, но уступал ему в проворстве и силе. Разговаривать нам было некогда. Едва табуит поднялся на палубу, им с Малабонитой как раз подвалила работенка. Та самая, ради которой я и вызвал сюда второго стрелка.

Ураганом пронесшись по двору, северяне и кабальеро разогнали во все стороны заключенных, чем невольно помогли их врагам – все еще сопротивляющимся остаткам охраны. Воспользовавшись новой неразберихой, те сумели-таки объединиться и отступили в гладиаторское обиталище, где заняли глухую оборону. После этого лишь наиболее одержимые бунтари продолжали бросаться грудью на щиты закрепившихся в казарменных дверях вертухаев. Прочие сидельцы, не обуреваемые жаждой мести, решили, что с них хватит и что пора отсюда линять. К этому их также подстегивал ведущийся с крыши обстрел. А поскольку единственный выход из Ведра был перегорожен бронекатом и сепиллой, многих рвущихся на волю узников осенила мысль взобраться к нам на палубу.

Мысль эта была вполне естественна для разгоряченных голов и в целом осуществима. Борта стоящего на месте истребителя были уже не такими неприступными. Цепляясь за шипы колес, узники могли сначала влезть на них. А потом самым ловким заключенным не составит труда вскарабкаться на защитную кровлю. Где их, само собой, никто не ждал, но они плевать на это хотели.

Я неплохо изучил нравы «зверей», чтобы понять: даже прояви мы к ним милосердие, вместо благодарности нас самих тут же обратят в рабов и заставят везти эту дикую ораву на север. Это в лучшем случае. Про худший и говорить не хочется. Если среди бунтарей найдется хоть один бывший перевозчик, мы вылетим за борт еще до того, как покинем этот мыс. Все, кроме Малабониты. Ей «зверье» разрешит остаться. Вот только не затем, чтобы она и дальше исполняла обязанности бортстрелка и впередсмотрящего, а для иных целей, уже не связанных с ее профессиональной деятельностью.

Не знаю, как насчет Шлейхера, но Долорес осознавала, почему ей вредно знакомиться с гостями. И без лишних напоминаний заняла место у «Эстанты» на правом краю мостика. Табуит встал у орудия, прикрывавшего левый борт, а обе эти баллестирады были единственными, что могли стрелять поверх кровли; прочие находились под ней и для такой задачи не годились. Не утруждая себя бесполезными угрозами, наши стрелки сначала выпустили парочку «предупредительных» болтов поверх голов облепивших колеса бунтарей. И когда это не сработало, сшибли нескольких из них прицельными выстрелами, едва те влезли на кровлю.

Смотреть на такое гостеприимство равнодушно было уже нельзя. При виде пронзенных навылет падающих тел «зверье» шарахнулось прочь. Но отбежало оно недалеко, ведь только рядом с «Гольфстримом» здесь еще оставались безопасные места. Мы не видели с мостика, но, кажется, самые неугомонные бунтари не оставили попыток взобраться на бронекат, только не по колесу, а по носовому тарану. Это было труднее и грозило окончиться для них с тем же успехом. Но пока снаряды не долетали до захватчиков, те, наивные, полагали, будто у них есть шанс проникнуть на истребитель.