Кровавые девы

Тайсс подвел даму в соболях к одной из скамей, и сидевший там юноша тут же поднялся на ноги. По его виду было понятно, что он совсем недавно пришел в город из деревни, как и многие его сверстники, чтобы найти работу на фабрике: худой застенчивый паренек с темными волосами, одетый в потертые штаны, полосатую красно-синюю рубаху и тяжелые ботинки. Он неуклюже поклонился, но облаченная в зеленое платье женщина взяла его за руки, покачала головой и сказала что-то такое, что заставило юношу быстро оглядеться, словно он опасался, что их кто-нибудь подслушает.

- Кто это?

Мадам Вырубова прервала панегирик святости и целительскому искусству отца Григория и посмотрела в ту сторону, куда указывала Лидия.

- А, это Петронилла Эренберг, - по ее тону было понятно, что с этой женщиной она несколько раз встречалась в обществе. – Одна из наиболее щедрых покровительниц доктора Тайсса. Не представляю, почему отец Григорий так отзывался о ней в прошлый раз. Он провидец… Впрочем, есть в ней какая-то странность, - добавила она, наморщив лоб, как сплетничающая школьница. – Она редко бывает в обществе – вдова, насколько я понимаю. Ее нечасто встретишь, но я знаю, что она заботится о бедняках. Именно она заплатила за это здание и, если не ошибаюсь, за ту лабораторию, о которой рассказывал доктор Тайсс.

- Она соотечественница доктора Тайсса?

- Дорогая моя, вы же не станете уподобляться тем людям, которые считают, будто все немцы похожи на этих отвратительных пруссаков! Она очень приятная женщина. Но не позволяйте ей уводить разговор в сторону, - мадам Вырубова понизила голос, поскольку доктор Тайсс в сопровождении очаровательной мадам Эренберг направился к ним. Паренек все так же стоял у скамьи, глядя им вслед с таким выражением лица, словно только что увидел привидение. – Она питает страсть к святому Михаилу и святому Георгию и может говорить о них часами, если дать ей такую возможность. Одно время она даже собиралась основать женский монастырь, где почитали бы этих святых…

- Мне это знакомо, мой кузен Берти так же увлечен Жанной д'Арк.

- Ах, бедняжка! Моя тетушка Екатерина была увлечена, или одержима, или как там это называется… Дорогой доктор Тайсс! – она протянули руки навстречу врачу. – Мы пришли, чтобы попрощаться с вами – разумеется, если мадам Эшер увидела все, что собиралась.

- Благодарю вас, - Лидия пожала ученому руку.

- Рад был встрече… Настолько, что даже забыл о манерах, - он снова улыбнулся застенчивой, виноватой улыбкой. – Сначала я покинул своих гостей, затем… Мадам Эреберг, позвольте представить вам доктора Эшер из Англии, мою коллегу-врача и ученого.

- О, едва ли меня можно назвать ученым, - быстро возразила Лидия, заметив в зеленых глазах женщины опасный стальной блеск. – То есть, я провожу исследования в Рэдклиффской больнице. Изучаю железы.

- Как интересно! – голос мадам Эренберг оказался неожиданно низким для женщины, мягким и бархатистым; высокая, ростом с Лидию, она была облачена в изысканное платье приглушенных оттенков зелени и золота, даже замшевые перчатки на руках были зелеными. – Сколько раз я читала в газетах об английских женщинах, изучающих медицину, юриспруденцию или что-то подобное… Боюсь, Петербург покажется вам отсталым местом во всем, что касается прав доброй половины человечества…

Она обвела помещение быстрым взглядом и добавила:

- И даже больше, чем половины. Только вчера я читала, что именно исследования желез рано или поздно откроют перед людьми дверь, ведущую в бессмертие…

Лидия тоже об этом читала – в кое-как состряпанных статьях в дешевых газетенках, расхваливающих «вливания» и «вытяжки» из желез обезьян и свиней, которые якобы могут бесконечно «омолаживать» стареющих простофиль - но только тех, у кого водились деньги.

Она тактично заметила:

- Боюсь, сейчас меня интересуют куда более приземленные вещи, например, взаимодействие различных частей эндокринной системы… Если мы не знаем, на что смотреть, многое остается скрытым, а наши знания крайне ограничены.

Так, болтая о пустяках («Это и в самом деле Дюсе?»), три дамы прошли к дверям лечебницы, выходящим в грязный дворик на Сампсониевском проспекте. Пронизанный солнцем холодный воздух, который из-за поднимающегося от путиловских заводов дыма казался болезненно желтым, обжег Лидии горло и легкие. С дымом смешивались другие запахи, такие же отвратительные, как и в только что покинутой ими лечебнице: вонь забитых сточных труб, переполненных уборных во дворах за бараками, валяющейся где-то поблизости дохлой лошади. Когда подали машину мадам Вырубовой, месье Тексель распахнул перед ними двери; повернувшись, чтобы еще раз пожать руку любезному хозяину, Лидия – она так и не сняла очки – увидела, что русский паренек, к которому подходила мадам Эренберг, проводил их до выхода. Выражение глаз с головой выдавало его чувства.

«Сегодня он увидит ее во сне», - подумала она, садясь в машину.