Кровавые девы

Вампиры нередко пользовались трюком со сменой имен. Петра Эренберг – настоящая Петра Эренберг, обретшая бессмертие в 1848 году, - позже стала собственной «племянницей», Паулиной, а еще через несколько лет взяла имя Петронилла. Та женщина, с которой Лидия разговаривала в лечебнице – зеленоглазая красавица в наряде от Дюсе и собольей накидке, которая при свете дня под именем Петрониллы Эренберг кокетничала с Бенедиктом Тайссом … Понимала ли она, что вампиры имеют привычку убивать ставших ненужными слуг? Или она считала, что станет исключением из правил?

Лидия снова вспомнила Константинополь и лежащую в их кровати мертвую Маргарет Поттон: восковое лицо, смотрящие в пустоту голубые глаза, раскрытый рот, словно, умирая, она пыталась вдохнуть, чтобы еще раз наполнить легкие кислородом…

«Если я приду к ней и расскажу обо всем, - подумала Лидия, - она лишь передаст мои слова настоящей Петронилле, которая прячется в каком-нибудь темном подвале».

По опыту общения с Маргарет и Исидро она знала, насколько упрямой становится жертва соблазна, когда речь заходит об иных объяснениях, чем те, что внушил ей во сне вампир.

И потом, она обещала Джейми, что не станет рисковать.

Лидия перевела дыхание. Понадобилось несколько минут на то, чтобы избавиться от преследующего ее образа Маргарет.

А вот осмотреть монастырь она может.

В отличие от многих так называемых дач, принадлежащих богачам, скрытый за дворцом Разумовского флигель-«изба» на самом деле был обычным загородным домом. Да, обстановка всех четырех комнат напоминала скорее декорации к какой-нибудь сказке, чем настоящее крестьянское жилище, но здесь хотя бы не было бальной залы и мраморных ванн, как на «сельской даче» у баронессы Сашеньки. Рину, плотную невысокую кухарку, Лидия отыскала в подвале – темной норе под кухней, сырой, как и все петербургские подвалы; она так и не смогла перенять у своих знакомых дам ту высокомерную небрежность, которая позволяла не сообщать слугам, пожелают ли их хозяева отобедать дома или нет. По-французски Рина знала только joyeux Noël[19] да coq au vin[20], но Лидия заранее выписала себе несколько фраз на русском, например, «Я не буду обедать дома» или «Пожалуйста, попросите Сергея наполнить ванну». Русская баня тоже отличалась от привычной в Европе ванной и больше походила на то, что в Англии называли турецкой баней. В Турции Лидия не отважилась на посещение хаммама и до сих пор сомневалась, вопреки вялым увещеваниям сестры Разумовского, Натальи, что когда-нибудь решится воспользоваться сложенной из бревен банькой, стоявшей у самой реки, в конце засыпанной гравием дорожки.

Обговорив обед, Лидия сменила кружевное домашнее платье на крайне эффектный наряд от мадам Пакен, пестревший бледно-зеленым узором на фоне темной зелени (куплен он был по настоянию Натальи, заявившей, что в английских костюмах Лидия похожа на «засидевшуюся в старых девах родственницу»), и проверила, на месте ли связка отмычек, которую она носила пристегнутой к нижней кромке корсета. Миновав рощицу, она дошла до конюшни, этой уменьшенной копии Версаля, которая золотисто-кремовым видением возвышалась рядом с дворцом Разумовских. Иван – единственный из приставленных к конюшне слуг, кто понимал по-французски, - добродушно пожурил ее за то, что она не отправила к ним одну из горничных с приказом подать экипаж к дверям флигеля, но все же согласился с тем, что она посидит на скамье во дворе и посмотрит, как будут запрягать лошадей.

- Надо бы отправить вас назад, госпожа, чтобы вы ждали во флигеле, как положено почтенной даме, - с ухмылкой сказал кучер, появившись через несколько мгновений из боковой двери; неброская бордовая ливрея с бледно-голубой оторочкой делала его подтянутым и непохожим на себя. – Будь здесь Его Превосходительство, что бы они сказали? И куда мадам желает ехать?

Лидия понимала, что монастырь святого Иова возводили в сельской местности, примерно в миле или двух от Невы, в прошлом веке, когда Санкт-Петербург был заметно меньше, а мир – значительно чище. Ее ничуть не удивило, что монахи оставили обитель. Завод, выпускавший вагоны для российских железных дорог, стоял всего в сотне ярдов от стен монастыря и отравлял окрестности отвратительным дымом, который окрашивал воздух в желтый цвет и жег глаза. Иван свернул на изрытую колеями немощеную улицу. Из заводских ворот, из дверей захудалых кабаков, со ступеней неизменных покосившихся деревянных бараков – отовсюду на новенькую карету смотрели бородатые грязные люди в выцветшей одежде, и в глазах их читалось презрение. Недалеко от унылого пустыря, на месте которого некогда рос монастырский сад, а теперь тянулись подъездные пути и заводские склады, из закоулка выбежал мальчишка и швырнул в сияющий бок экипажа навозом.

- Вы уверены, что нам сюда, госпожа? – с сомнением спросил Иван, наклоняясь к окошку.

Лидия, которую пугала сама мысль о том, что придется выходить из кареты, твердо ответила:

- Да, меня просили осмотреть именно монастырь святого Иова.