Кровавые поля

– А теперь оставьте нас, оба, – приказала Атия.

Аврелия снова начала дышать. Она повернулась, собираясь уйти, но голос Фанеса стегнул ее, как хлыст.

– Как трогательно близка эта парочка, – заявил он.

– А какое отношение это имеет к тебе? – холодно спросила Атия.

– Никакого, совершенно никакого. Просто интересно, знает ли Мелито, насколько они… близки?

– Ты заходишь слишком далеко, кусок дерьма! – выкрикнула Атия, и раб, который поливал растения на другом конце двора, удивленно поднял голову. Женщина понизила голос: – Как ты смеешь выказывать сомнения относительно чести моей дочери?

– Я бы никогда так не поступил, – запротестовал Фанес, но его глаза рассказывали совсем другую историю.

– Проваливай отсюда, пока я не приказала рабам вышвырнуть тебя вон! – Атия показала в сторону атриума.

– Я весь к твоим услугам. – Фанес сделал вид, что уходит, но в последний момент он повернулся. – Интересно, что скажет Мелито, когда узнает, что я собственными глазами видел, как девушка, с которой он обручен, скачет вокруг друга семьи? Когда это случилось в первый раз, я сказал себе, что ошибся, но теперь я уже не сомневаюсь, что они увлечены друг другом. – Он поклонился. – Я буду ждать платеж не позднее того дня, о котором мы договорились.

Атия позволила ему уйти.

Аврелия была поражена реакцией матери на слова Фанеса. Девушка не сомневалась, что, если он все расскажет Луцию, тот разорвет помолвку. По лицу Гая она поняла, что он думает так же. Поверит Луций Фанесу или нет, значения иметь не будет. Ревность – ужасный зверь, говорила ее мать. Как только его когти вгрызаются кому-то в душу, он не отпустит свою жертву. Грек уже находился у самой двери. Он ни разу не оглянулся.

– Фанес, – позвала его Атия.

Он обернулся.

– Чего ты хочешь за обещание хранить молчание?

Он усмехнулся.

– А я думал, что вам нечего скрывать…

– Так и есть! Так сколько?

На его лице появилась широкая улыбка.

– Теперь вы будете платить десять драхм с каждой сотни. И учет пойдет каждую неделю. Это тебя устраивает?

– Да, – сказала Атия.

Ее голос показался Аврелии ужасно усталым.

Фанес отвесил насмешливый поклон, повернулся к девушке и подмигнул ей. Она ощутила ужас. Потом ростовщик ушел.

Мрачный взгляд Атии обратился к Аврелии.

– Почему ты не могла оставаться в своей комнате? Ты нас разорила, дитя…

Голос матери доносился до ошеломленной Аврелии откуда-то издалека. Ее колени подогнулись, она потеряла сознание и упала.

Адриатическое побережье Пицена

Возбужденный Ганнон переминался с ноги на ногу, страшно потея в полной форме. Его взгляд обратился к блестящей поверхности голубого моря, такого мучительно близкого. Свободные от службы солдаты плескались на мелководье и кричали, как счастливые дети.

Поразительный контраст с водой Тразименского озера после сражения. Солдаты Ганнона и ливийцы были слишком измучены, чтобы преследовать римских легионеров, после того как им удалось прорвать фаланги. Оставив Мутта присматривать за ранеными, Ганнон спустился к озеру, где они одержали победу.

Он был поражен, когда увидел, какая огромная часть озера стала красной от крови. Когда юноша сумел оторвать взгляд от этого ужасного зрелища, он обратил свой взор к тысячам трупов на берегу. Велиты и гастаты, принципы и триарии, центурионы и просто офицеры лежали рядом – смерть уравняла всех. Галлы и нумидийцы сотнями бродили по берегу, добивая уцелевших римлян и обыскивая мертвецов. Повсюду валялись обезглавленные тела – многие хотели заполучить самые жуткие трофеи из всех возможных. Однако даже не это было самым страшным…

Многие легионеры были еще живы. Им пришлось отступить в воду, и те, кто не утонул сразу, стали развлечением для кавалерии. Ганнон слышал, как солдаты заключали пари – кто сможет с двадцати шагов поразить определенного легионера копьем, или кто сумеет на всем скаку снести ему голову. Некоторые легионеры убивали друг друга, чтобы не умирать в муках; другие просто уходили на глубину, ища смерти в воде. Несмотря на всю ненависть к римлянам, Ганнон испытывал отвращение.

«Но какой у нас выбор? – подумал он. – Мы не можем взять в плен всех, а Рим должен получить урок за унижения, которым подвергся Карфаген в прошлом». Если Рим не сделает выводов после гибели пятнадцати тысяч легионеров и одного из своих консулов и потери четырех тысяч кавалеристов еще через три дня, то он на удивление глуп. Однако в глубине души Ганнон понимал, что этой победы будет недостаточно. Им придется пролить еще много крови и одержать немало побед над старым врагом.

– Сейчас было бы неплохо искупаться, – прошептал Сафон.

Слова брата вернули Ганнона в настоящее.

– Да. Надеюсь, мы сможем окунуться после того, как Ганнибал с нами закончит, – сказал Ганнон.

– В последние дни я тебя почти не видел…

– Ну, ты знаешь, как бывает. Нужно столько всего сделать после окончания дневного перехода… Раненые нуждаются в дополнительном внимании. Как и остальные наши люди. Благодарение богам за масло, найденное Бостаром на той ферме. Мы начали добавлять его в пищу, и многим стало лучше.