Читаем Кровавые следы. Боевой дневник пехотинца во Вьетнаме полностью

Не было вполне ясно, были ли эти две последние наши потери из девяти, понесённых в тот день, вызваны вражеским огнём. Ходили слухи, что их подстрелили из танков, но наверняка не знал никто. Также много говорили насчёт того, что лейтенант из второго взвода не сумел достаточно быстро найти выход из ситуации, когда взвод попался на поляне и в них летели гранаты. Как рассказывали, взводный сержант Смит взял на себя командование, отдавал приказы, и отвёл всех назад.

Нам не пришлось сильно напрягать воображение, чтобы поверить той части этой истории, которая касалась Марка Смита. Он был жёстким, без дураков, взводным сержантом. Иногда он носил помповый дробовик вместо М-16. Ему дали прозвище Зиппо Смит. Я думаю, это потому, что он, хотя и не курил, всегда носил с собой блестящую зажигалку «Зиппо», которой он пользовался для поджигания хижин. Впоследствии ему предстояло получить фронтовое повышение и стать офицером. Такое бывало не очень часто. Во Вьетнаме получение офицерских званий в полевых условиях встречалось не чаще, чем зубы у кур.

Когда первых раненых, Альвареса и Лава, перенесли на посадочную зону, даст-оффы из Фу Лой не могли подлететь из-за летящих над головой артиллерийских снарядов. Полковник Маркс, командир бригады, вылетел на своём собственном вертолёте, чтобы оценить ситуацию. Он приземлился и выпрыгнул с гранатомётом в руках, пока раненых погрузили в его вертолёт и увезли. Маркс остался на земле. Все мы, пехотинцы, думали, что это просто эффектное шоу, демонстрирующее поддержку со стороны полковника. Ранее я уже слышал истории о высокопоставленных офицерах, которые летели сквозь густое дерьмо, чтобы забрать раненых из тех мест, куда медэваки отказывались вылетать. До того дня я считал, что это просто ещё одна легенда. Вскоре после прибытия полковника Маркса артиллерийский огонь ненадолго утих, чтобы пропустить медицинские вертолёты.

Вскоре все раненые были эвакуированы на вертолётах. Те из нас, кто остался на земле, «сцепили повозки» в защитный периметр вокруг посадочной зоны и проверили территорию. Наскоро была устроена перекличка, чтобы убедиться, что нет пропавших. Это не всегда очевидно, учитывая туман войны. Когда множество раненых тащат в разных направлениях солдаты из разных взводов и загружают их в разные вертолёты, и никто не ведёт общий список, кого куда отправили, становится понятно, как можно кого-нибудь потерять, просмотреть или просто забыть. По-видимому, пришли к консенсусу в том, что все на месте, потому что не было попыток вернуться в лагерь ВК в поисках отставших.

Когда всех раненых увезли, артиллерия вновь заработала. Было решено, что нам не потребуется подвоз боеприпасов прямо сейчас, это может подождать до завтра. Простояв тридцать или сорок минут в боевом охранении на посадочной площадке, рота передвинулась примерно на километр к югу, где мы окопались и провели спокойную ночь без событий.

Утро было как пистолетный выстрел. Обычно долгие часы ночного дежурства пролетели шустро, почти приятно. Я должен был много чего записать в свой дневник. Когда я не писал, я погружался в себя, глубоко в свои мысли. Ночные часы, что я проводил на вахте в одиночестве, обдумывая всё произошедшее, были необходимы мне, чтобы разобрать мысли в своей голове. В темноте я вновь и вновь просматривал события дня, перебирая возможности. Как мне ко всему этому относиться? Ампутируют ли Лаву ногу? Что, если бы меня подстрелили? Мог ли я сделать что-нибудь иначе? Сможет ли парализованный парень когда-нибудь снова ходить? Достаточно ли хорошо я справился? Мне лестно был думать, что у меня никогда не проскакивала мысль сдриснуть, как те два парня, которым Фэйрмен не дал убежать.

Мне жаль было Альвареса. Прошёл слух, что вопреки приказу остановиться, он продолжал двигаться вперёд вместе со своим радиотелефонистом Лавом. Это привело к их ранениям, а весь взвод попал в перестрелку без непосредственной поддержки остальной роты. К счастью, это было не так. А если и было, то я надеялся, что Альварес не осознает размаха кровавой резни, произошедшей после того, как он упал. Джеку было бы легче сжиться со своими ранами и возможной инвалидностью, чем с чужими ранениями. Может быть, он не слышал приказа Фэйрмена остановиться. Может быть, я вообще всё неправильно понял.

Если взглянуть по-другому, то мы нашли человеческие фекалии, знали, что ВК поблизости и знали, что мы найдём их в самом скором времени, понеся некоторый ущерб в процессе. Можно сделать вывод, что встав головным на пути к почти заведомому ранению, Альварес пожертвовал собой и был героем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное