Кровавые следы. Боевой дневник пехотинца во Вьетнаме.

Стальной горшок спас мою жизнь, или, по меньшей мере, уберёг от нежелательной лоботомии. До того дня он не был спасательным средством, а гораздо чаще служил мне полезным инструментом, вроде швейцарского армейского ножа. Я каждый день пользовался им, как сиденьем, зачастую, как умывальником, и не раз как лопаткой, когда поблизости не оказывалось ни одной настоящей. Нам не приходилось использовать наши каски, чтобы заваривать кофе или готовить горячую еду, как парням на предыдущих войнах. Но это, впрочем, лишь потому, что у нас для этой цели на нижней части фляг имелись плотно прилегающие чашки. Это было спасением. Трудно было сказать, сколько солдат носили мою каску до меня. При любом упоминании о еде из каски возникали видения чьей-то перхоти у меня во рту и как у меня от неё появится странное и отвратительное заболевание вроде глоточных вшей.

Область над моей правой бровью начала набухать, когда я потянулся за осколком, чтобы подобрать его в качестве сувенира. Подобно всем нашим боеприпасам он был предназначен, чтобы резать и рвать плоть. Наши бомбы и артиллерийские снаряды рассчитывались так, чтобы давать осколки с рваными краями. Кусок стали имел острые зубья по всем сторонам, словно диск циркулярной пилы. Он выглядел злобно, даже когда просто лежал. К тому же он был горячим и зверски обжёг мне пальцы в попытке убежать. Используя старый носок, словно прихватку, я подцепил его, и, перебрасывая в руках, словно горячую картофелину, побежал вдогонку за Фэйрменом.

По пути ещё разорвалась одна недолетевшая бомба, и осколок угодил мне в левую щиколотку. Было достаточно больно, чтобы я несколько шагов прыгал на одной ноге, но меня не поранило. К счастью, в тот день я носил кожаные ботинки, а не лёгкие брезентовые.

Наши сложные отношения с военно-воздушными силами продолжались. Проклиная их за то, что бомбы в то утро падали слишком близко, потом мы возносили им благодарность, когда обнаружили, что любое сопротивление, которое мы могли встретить, исчезло, либо уничтоженное, либо перепуганное. Мы смогли перегруппироваться и прочесать территорию без препятствий. Вся эта территория была пронизана бесчисленными туннелями и узкими траншеями, хорошо замаскированными сверху, которые мы захватывали и грабили. Ещё, без сомнения, было бессчётное множество тех, что мы пропустили.

Командование всегда считало оружие любого типа лучшим трофеем из всех возможных. С этой точки зрения, наша добыча оказалась удачной. Нам достался обычный ассортимент китайских штурмовых винтовок, советские АК-47, плюс американские винтовки времён от Второй Мировой до текущего конфликта. К удивлению, среди наших находок оказался комплект высокоточных бельгийских ружей в красивом кожаном футляре. Их покрывал тонкий слой смазки «Космолайн», и не было ни малейшего пятнышка ржавчины. Их изящные приклады были гладкими, словно шёлк. Возможно, ружья изготовили для какого-то европейского аристократа, чтобы он охотился в своих угодьях. Трудно было вообразить, какие причудливые и запутанные пути привели их, в идеальном состоянии, в грязную траншею в Индокитае.

Куда легче было понять, как сюда попал громоздкий советский пулемёт. Он имел круглый и плоский, похожий на блин магазин на верхней стороне. Настоящий динозавр. Я видел такие только в фильмах про Первую Мировую войну. Ко Второй Мировой они почти исчезли.

Поскольку в нашем подразделении не было специально назначенных «туннельных крыс» , обследование туннелей проводилось личным составом на добровольной основе. Если вы хотели лезть вниз, вы лезли, если нет, вы оставались наверху. К удивлению, недостатка в добровольцах не было. По-видимому, это оттого, что не было недостатка в парнях, которые не знали, чем это может обернуться. Если бы кого-нибудь там внизу подстрелили или подорвали, море добровольцев иссякло бы очень быстро. Я не знаю, как командование решило бы этот вопрос, но ставлю свой рюкзак, что сами они туда не полезли бы.

Около 13.00 3-е отделение обнаружило вход в туннель, футов трёх[228] в диаметре. Небольшие выемки-ступени были вырыты в стенках, чтобы облегчить спуск и подъём. Сняв каску и прочее снаряжение, я осторожно спустился футов на тридцать или сорок[229] с пистолетом и одолженным фонариком, который светил не слишком ярко. Ближе ко дну, когда выемки закончились, я увидел, что с одной стороны ниже моего уровня шахта расширяется. Со своего насеста на последней выемке я не мог видеть, то, что за изгибом. Я мог бы просто спрыгнуть вниз, так как там оставалось всего около пяти футов[230]. Однако мне было страшно. По центру дна подо мной находился какой-то круглый, блестящий металлический предмет, едва видимый под тонким слоем земли. От мысли, что это могла оказаться мина, я почувствовал себя не в своей тарелке. Я мог представить, как вылетаю из шахты в небо, словно Великий Гарбанцо[231], запущенный в стратосферу из пушки в цирке братьев Ринглинг[232].