Шальные осколки залетали в кусты и кроны деревьев, отчего те шумели и сотрясались, сбрасывая тучи покрывавшей их пыли. Иногда казалось, что кусты и деревья как будто взрываются. Вот круто, подумал я тогда. Бомбардировка продолжалась почти час. Она могла затихнуть на несколько минут, а затем мы над самыми деревьями видели пламя пролетающих перед нами справа налево «Фантомов», потом следовали новые взрывы и визг осколков. К счастью, чаще всего перед налётом мы слышали громкий скрежещущий звук реактивных двигателей за пять-десять секунд до сброса бомб. Шум предупреждал нас и давал время, если достаточно быстро двигаться, найти укрытие. Но всё равно трудно поверить, что никого из нас не задело.
Из-за того, что мы находились так близко от бомб, они казались больше и опаснее, чем были на самом деле. Один заход был сделан так низко, что я мог прочесть мелкие цифры на фюзеляже и увидеть лицо пилота. Самолёт сбрасывал бомбы размером с «Фольксваген». Повсюду трещали рации. Повсюду горели дымовые шашки различных цветов, указывая бомб-жокеям, куда им сбрасывать или не сбрасывать свой груз. Мне страшно хотелось зажечь одну такую, и я усердно искал глазами кого-нибудь из командиров отделений или взводных сержантов, кто выглядел бы так, как будто собирался приказать кому-нибудь зажечь дымовую шашку. Не сработало. Моя помощь в этом вопросе не требовалась.
В тот день рота «С» использовала для указания своего местонахождения все цвета, кроме красного. В тактико-оперативном районе 1-ой дивизии наш командующий, генерал Депью, постановил, что этот цвет будет применяться только для обозначения противника. Передовые разведчики на одномоторных «Сесснах» и наблюдатели на вертолётах сбрасывали красные дымовые гранаты и ракеты на вражеские позиции. С воздуха красный дым означал «сбрасывай свои бомбы сюда». С земли он означал «беги спасай свою сраную жизнь, сейчас сюда упадёт бомба». В теории наземные войска могли использовать этот цвет, только, если их позиция прорвана, и они вызывают авиаудар или артиллерийский огонь на себя, что называлось «последний оборонительный рубеж». Я думаю, мы не оперировали такими терминами, потому что ни одна душа в роте «С» не носила с собой красных дымовых гранат.
Генерал Депью, говорят, был интересным человеком, и очень жаль, что мне не довелось с ним встретиться лично. «Напалм» было одним из его любимых слов. Не раз мне рассказывали, как он произносил его в ответ на вопросы своих подчинённых, как им решить какую-нибудь насущную тактическую проблему, возникшую в ходе битвы или боестолкновения. Он считался солдатом из солдат и среди нас, находившихся на нижних ярусах тотемного столба, заслужил известность своей фразой «Джи-ай, на которого напали, становится командиром дивизии, потому что все ресурсы дивизии — в его распоряжении». Так что теперь мы были «один за всех и все одного».
Во Вьетнаме все дивизии, включая и нашу, до прибытия Депью носили нарукавный шеврон установленного образца, выполненный в оливковом цвете, чёрном и различных оттенках серого. Все остальные цвета исключались по соображениям маскировки. Депью отверг эту идею и вернул наш первоначальный шеврон с единицей, красной, как пожарная машина. Я служил в Большой Красной Единице, а не в Большой Серой. Генерала Депью высоко ценили во всей дивизии. О большинстве других командиров нельзя сказать то же самое.
Кто-нибудь знал, почему авиация вела бомбардировку? Я нет. В дальнейшем так повторялось раз за разом, полное неведение, мы не знали, что происходит в текущий момент и не могли этого узнать впоследствии. Мне это было неприятно. Может быть, разведывательный самолёт что-то заметил перед нашей высадкой. Может быть, по нам стреляли на подлёте. Может быть, это меры предосторожности. Мне говорили, что в штабе предпочитают при возможности провести профилактическую бомбардировку. Парой месяцев ранее, во время операции «Эттлборо», высадившихся без предварительной бомбардировки встретил единственный ВК, который выстрелил нашему головному, Гарсии, между глаз и исчез. Пуля разнесла Гарсии затылок и парню, идущему вторым, чуть не выбило глаза кусками горячего мозга, разлетающегося на сверхзвуковой скорости. Я не знаю, получил ли он «Пурпурное сердце» за ранение человеческой шрапнелью.