Кровавые узы

— Нет, думаю, нет. Но это… трудно. Чувствовать то, что чувствуют они. Сэмюель был монстром, а культ, который он создал, невероятно разрушителен. И вред, нанесенный и тем, и другим будет длиться годами, может даже всю жизнь. Эти дети будут носить шрамы от того, что он сделал с ними всю свою жизнь.

Джон сжал вокруг нее руки.

— Я понимаю. Но ты должна знать, что облегчаешь им жизнь. Притупляешь боль, помогаешь им побороть страх. Без тебя, потребовались бы годы терапии, чтобы пережить то, что с ними случилось. Если бы они вообще смогли сделать это. Бишоп дал понять это достаточно ясно.

— Он был там. Видел. И я уверена, что оба ребенка говорили с ним — у него есть свой подход к детям.

— Я заметил. Но ошибусь ли я, предположив, что его интерес к ним не основан на одном только сострадании?

— Думаю, ты знаешь его достаточно хорошо, чтобы довериться своим собственным инстинктам в этом вопросе.

— Хорошо. И что это? Он верит, что кто-то из них — «абсолютный экстрасенс», который по его убеждению где-то существует?

— Я так не думаю. Абсолютный экстрасенс Бишопа, теоретически, обладает полным контролем над своими способностями. Здесь этого нет. Но эти дети… У них много силы, Джон. Нам нет нужды посылать их в лабораторию и подключать к аппаратам, чтобы понять это. Огромная сила, с которой они пытаются справиться всю свою недолгую жизнь.

— Поэтому тебе приходится так тяжело, когда ты им помогаешь? Даже после стольких недель?

— Думаю да. Они так долго были вынуждены защищать себя, прятаться в своих мыслях. Но… там-то и кроется боль. И страх. Именно там я и должна им помочь. — Ее голос, наконец, стал сонным. — Дело в том… что там-то и расположена сила…

Джон почувствовал, что жена полностью расслабилась, ее тело стало мягким, и это подсказало ему — она спит. Он некоторое время прислушивался к ее дыханию, прижавшись щекой к мягким волосам, и продолжал надежно держать в своих объятиях.

Иногда ему почти удавалось убедить себя, что он может обеспечить ей безопасность. Иногда.

Но это никогда не длилась долго. Потому что Мэгги всегда без колебаний погружалась в темные ужасы боли и страха, которые мучили других людей. Она поглощала эти разрушительные эмоции, чтобы исцелить страждущих.

Именно это она делала. В этом была она вся.

Джон лишь недавно набрался мужества спросить Бишопа, есть ли предел тому, что Мэгги сможет выдержать.

— Я бы хотел ответить на этот вопрос, Джон, но не могу. Теория следующая — чувство самосохранения Мэгги должно помешать ей поглотить больше, чем она сможет пережить. Остановит ее прежде, чем она растратит слишком много собственной энергии на исцеление других. Но мы не знаем, правда ли это.

— А если все не так? Ты хочешь сказать, это может убить ее?

— Я хочу сказать, что мы не знаем. Поэтому мы так усердно стараемся узнать о наших способностях как можно больше. Чтобы найти ответы на подобные вопросы. А пока мы все чувствуем себя — если не слепыми, то бредущими во тьме. — Бишоп сделал паузу. — Я понимаю, что это не то, чего ты ожидал. Но ты также как любой из нас знаешь — мы вверяем свою судьбу провидению. Мы не всегда можем защитить тех, кто нам дорог, пусть и стараемся изо всех сил. Даже со всеми нашими силами. Даже со всей нашей решимостью. Даже со всеми знаниями и способностями, которыми обладаем.

Джон знал это, как молитву.

— Потому что некоторые вещи должны случиться именно так, как они происходят.

— Некоторые вещи. Но не все. Я не умею проигрывать, Джон. И ты не умеешь. Поэтому будем изо всех сил держаться за то, что принадлежит нам.

— И победим судьбу?

— По крайней мере, прогнем ее. Когда сможем. И так сильно, как только сумеем.

Джон нежно сжал руки вокруг спящей жены, а затем слегка повернул голову к окну спальни, наблюдая, как поднимается солнце на кроваво-красном горизонте.

Если бы я был суеверен, то сказал бы, что это плохое предзнаменование.

Хорошо, что он не верил в суеверия.

— Джон?

Он посмотрел на дверь и увидел Руби — глаза на ее бледном лице были широко распахнуты. Даже крошечный пудель в ее руках казался напуганным.

— Руби, что…

— Произойдет что-то плохое. Что-то действительно плохое.

Серинед.

Было почти десять утра, и Холлис только приступила к изучению второго файла, когда увидела это.

— Черт.

Все в комнате — ее коллеги по команде — подняли глаза от ноутбуков, но именно Миранда спросила:

— Что такое?

— Жертва номер пять — Уэсли Дэвидсон. — Холлис говорила ровным голосом. — Он родился в Хейстингсе, в Южной Каролине. Почти два года назад я работала там над своим первым делом. Серийный убийца, охотящийся на блондинок [18].

— Ты работала в команде с Изабелл, — проговорила Миранда.

— Да.

— И использовала там одну из своих девяти жизней, если я правильно помню, — внес свою лепту Квентин.

— Тогда я думала, что использовала единственную жизнь, которой владею. — Холлис, нахмурившись, посмотрела на экран ноутбука. — Я едва начала читать, возможно, здесь есть еще что-то, но разве этого не достаточно? Связь, пусть и тонкая, с прошлым делом?