Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным

Вряд ли Бах мог найти многих союзников в Варшаве по тем же причинам, по которым нашел мало союзников в Беларуси: действия людей Дирлевангера и других немецких антипартизанских формирований были слишком незабываемо кровавыми. Немецкая реакция была такой невероятно разрушительной, что у польских бойцов не было другой альтернативы, кроме как ждать советского освобождения. Один из солдат Армии Крайовой написал в своем стихотворении: «Мы ждем тебя, красная чума, / Как избавления от черной смерти». Как и Бах, Вермахт противился гиммлеровской политике. Немецкие войска удерживали Красную армию на Висле и надеялись использовать Варшаву как крепость или, по крайней мере, ее здания в качестве укрытий. Все это не имело значения. Бах был переведен, армию проигнорировали, Гиммлер настоял на своем, и европейская столица была разрушена. В тот день, когда в Варшаву вошли советские войска, немцы сожгли последнюю библиотеку[643].

Ни у какой другой европейской столицы не было подобной судьбы: она была разрушена физически и потеряла почти половину своего населения. Приблизительно сто пятьдесят тысяч польских граждан были уничтожены немцами только в августе и сентябре 1944 года – за время Варшавского восстания. Приблизительно такое же количество польских неевреев из Варшавы уже погибли в концлагерях, в местах экзекуций в гетто, от немецких бомбардировок или в бою. Количество погибших варшавских евреев было большим в абсолютных цифрах и в процентном отношении. Процент погибших евреев из Варшавы (более 90%) превосходил процент погибших неевреев (около 30%). Только судьба городов, расположенных дальше на восток, таких как Минск и Ленинград, была похожа на судьбу Варшавы. Всего около половины обитателей погибли в городе, чье довоенное население составляло примерно 1,3 миллиона человек[644].

Размежевание на поляков и евреев для некоторых жертв было искусственным. Людвик Ландау, например, мог быть убит немцами потому, что был офицером Армии Крайовой и эффективным пропагандистом за независимую Польшу. Но случилось так, что он был убит как еврей. Некоторые судьбы были крепко переплетены. Еврейский историк Эмануэль Рингельблюм секретно создавал архивы внутри гетто, на основании которых в будущем станет возможно воссоздать историю евреев в военной Варшаве. Его забрали в концлагерь после поражения восстания в гетто, но он был спасен с помощью офицера Армии Крайовой. Его приютили поляки в Варшаве, пока другой поляк не выдал его немцам. Затем его и поляков, которые укрывали его у себя, расстреляли на руинах Варшавского гетто. Представители Армии Крайовой разыскали и убили поляка, предавшего этих людей[645].

Тем не менее, когда восстание завершилось и на смену польской власти пришла немецкая, бедственное положение евреев вновь стало явственным. После разрушения города им в буквальном смысле слова не было где спрятаться. Они старались раствориться в колоннах высылаемых гражданских или в некоторых случаях найти советские войска и присоединиться к ним. До Варшавского восстания около шестнадцати тысяч евреев все еще прятались вместе с поляками за пределами бывшего гетто. После восстания в живых оставалось приблизительно двенадцать тысяч[646].

* * *

Немцы выиграли вторую битву за Варшаву, но политическая победа досталась СССР. Немцы применили ту же тактику, которую использовали в Беларуси, подчиняясь приказам практически той же цепочки людей: Гиммлер – Бах – Дирлевангер. На этот раз антипартизанская война сработала не потому, что патриоты Армии Крайовой были менее решительными, чем беларусские партизаны, а потому, что они были более изолированы. Советский Союз поддерживал партизан-коммунистов, которых мог контролировать, и действовал против тех некоммунистических бойцов, которых контролировать не мог. Польские войска сражались против немцев, но еще и за свою свободу. Они были обречены на гибель. Сталин с радостью поддерживал значительно меньшую по численности Армию Людову – коммунистическую силу, которая также сражалась в восстании. Если бы восстание возглавила не Армия Крайова, а Армия Людова, его отношение могло бы быть совершенно иным.