Кровавые жернова

Вдруг в километре от самолета прочертила жуткий ломаный зигзаг сверкающая молния.

После слепящей вспышки раздался грохот.

– Сейчас крылья отвалятся! – вскрикнул радист.

– Не будешь каркать – не отвалятся, – оборвал радиста второй пилот.

– Что земля?

– Все трещит, командир, будто гвозди в бочку забивают. Ни слова не слышно!

– Понял.

Командир чуть взял штурвал на себя, даже костяшки пальцев побелели, так крепко держал он рукоятку. Еще полминуты, и лайнер должен вынырнуть из-под грозовых туч, непонятно откуда взявшихся над Ханты-Мансийском.

– Слава богу! – прошептал командир, он увидел вспышку немного сбоку.

Она шла наискось и не должна была зацепить самолет. Но в воздухе зигзаг сделал еще один скачок, как неверная рука проводит черту, и молния ударила прямо в самолет. Огонь, грохот, крики, тонущие в грохоте, клубы черного дыма. Горящий ТУ-154, от которого отваливались куски крыльев, потеряв управление, вошел в штопор и, дымясь, вращаясь, падал на землю.

На желто-зеленом экране радара диспетчера ханты-мансийского аэропорта борт 17 – 27, следующий рейсом Москва – Ханты-Мансийск, возник на несколько секунд яркой точкой и тут же пропал. Уже немолодой диспетчер заморгал покрасневшими глазами и принялся вращать ручку настройки, бранясь и чертыхаясь.

– Где он? – глядя в экран, бормотал мужчина, постукивая кулаком себя по колену. – Куда он провалился? – Экран был пуст. – Семнадцать двадцать семь! Борт семнадцать двадцать семь, срочно ответьте! Срочно ответьте! Запрашивает Ханты-Мансийск, срочно!

В ответ на запрос в наушники диспетчера врывался треск, жуткий скрежет, предвещающий самое недоброе…

Глава 12

Когда машина Андрея Алексеевича Холмогорова поравнялась с указателем «Лихославль. 2 км», он немного сбросил скорость. Мужчине показалось, что до этого ровно и плавно летящие на северо-восток облака на мгновение замерли и застыли на шелке неба, как льдины, освещенные солнцем, внезапно застывают на реке.

«Странно…» – подумал он, взглянул на спидометр, а затем снова бросил взгляд на небо.

Облака продолжали плыть неспешно, как прежде. Он остановился у двухэтажного здания с зарешеченными окнами, почти у самого крыльца.

Здание было старое, еще довоенной постройки. Со стен обсыпалась штукатурка. Свежеокрашенными были лишь белые решетки на окнах да две трубы, поддерживающие плоский шиферный козырек над филенчатой двухстворчатой дверью. Даже надпись на вывеске справа от двери и та облупилась.

«И почему это люди так беспечно относятся к прошлому? Ведь здесь хранится история, то, что было когда-то, то, что уже никогда не повторится. То ли помнить люди о прошлом не хотят, то ли им вообще, на все наплевать?»

С портфелем в руке Холмогоров вошел в здание архива. Дежурный пенсионер с красной повязкой и подслеповатыми глазами взглянул на Холмогорова и тут же встал с табурета. Правая рука дежурного дернулась к голове, застыла в воздухе и опустилась.

– Здравствуйте, – сказал Андрей Алексеевич, – мне нужен директор, – уверенно произнес он.

Дежурный на мгновение даже растерялся:

– А вы, извиняюсь, по какому делу?

– Я из Москвы. По церковным делам.

Пенсионер взглянул в окно. Через решетку увидел машину.

– По коридору прямо, затем направо белая дверь.

Холмогоров поблагодарил. Дежурный схватил телефон, и Холмогоров слышал, ступая по выкрашенному половой краской паркету, как дежурный кричал:

– Иван Иваныч, к вам из Москвы, церковник. Докладываю!

– …

– К вам!

Холмогоров открыл белую дверь, когда Иван Иванович, наверное сверстник дежурного, опускал трубку красного телефона на рычаг. Огромный, как бильярд, двухтумбовый стол занимал полкабинета. Диван, кресло и много цветов в глиняных горшках на широком подоконнике.

Иван Иваныч одернул полы пиджака и вышел из-за стола. Директор оказался на удивление низкорослым.

– Здравствуйте, Иван Иванович, – произнес Холмогоров.

Директор архива протянул для рукопожатия ладонь. На огромном столе директора архива стояли чашка, из которой торчала ложка, черная чугунная пепельница и лежала развернутая районная газета. Поверх газеты очки. Чем-то забытым, давным-давно виденным, пройденным повеяло от кабинета и хозяина.

Директор архива, ознакомившись с документами Холмогорова, даже несколько опешил. Видеть воочию подпись Патриарха всея Руси ему еще не доводилось. Он сразу же стал услужливым, разговорчивым и настороженно поглядывал на Холмогорова, сдвинув к переносице седые брови.

– Присаживайтесь, уважаемый. Извините, сана вашего не знаю.

– Я не рукоположен в сан, я человек светский, – устраиваясь на диван, коротко пояснил Холмогоров.

Хозяин кабинета забежал за стол, убрал пепельницу, спрятал газету и чашку. Лишь очки на шершавой дубовой столешнице оставил.

– Не знаю, смогу ли я вам чем-нибудь серьезно помочь. Но очень хочется, – быстро повернулся, постучал кулаком в стену. – У нас здесь оперативная связь такая.

Холмогоров смотрел на герань, на колючие пыльные кактусы и на решетку.